Вариант 19
Шрифт:
— Во двор, я сказала, — сухо напомнила от дверей Катя.
Пашку снова шумно вывернуло. Командирша взяла его за плечо, пихнула к двери. Герман попытался поднять женщину. Маленькое тело выскальзывало из шинели.
— Дай я, — Катя наклонилась, без колебаний подхватила голое изуродованное тело на руки, перешагивая через тела, пошла к двери. — Прапор, шинель-то прихвати.
Пашка, обессилено согнувшись, держался за плетень.
— Уходить бы нужно
Прапорщик бестолково затоптался.
— Да рядом с лошадьми ведро возьми, — нетерпеливо сказала Катя, опуская бесчувственную женщину на землю у плетня.
Герман побежал к коновязи. Ведра оказалось даже два. Лошади фыркали, натягивали поводья, — запах дыма их пугал.
Катя намочила косынку, начала протирать лицо женщине. Герману казалось, командирша возит тряпкой грубо и нетерпеливо. Ремень со рта несчастной уже сняли, и под путаницей волос поперек лица открылась широко выгнутая красная полоса, — будто жуткий паяц улыбался.
— Она жива будет?
— А чего ж? Они вообще народ живучий, а девчонки тем более. Если этот день пережила, сто лет жить будет.
Катя отбросила с изуродованного лица длинные волосы и Герман онемел — девчонка. Лет десять-двенадцать. Смотрела в лицо, взгляд огромных черных глаз вроде и осознанный и в то же время совершенно неживой.
— Катя, ей лет-то сколько? — пролепетал Герман.
— Ты что, идиот?! — взорвалась Катя. — Какая разница?! Дай в морду Пашке, пусть прочухается и уходим. Остолопы б… Детский сад, мать вашу!
Девочка застонала, бессильно отталкивая тряпку.
— Не дергайся! — рявкнула Катя. — Села, умылась. Сидеть можешь?
Девочка ухватилась за ведро, худенькие плечи ее тряслись. Катя сунула несчастную лицом в воду. Герману хотелось заорать на ведьму, — Катя только глянула с вызовом. Девчонка вырвалась, чихнула.
— Всё, будешь жить, — удовлетворенно заявила Катя. — Шинель накинь, смотреть ведь страшно.
К другому ведру повалился Пашка, умыл лицо, прохрипел:
— Екатерина Георгиевна, верховых коней брать будем?
— Будем. Зайди в чулан и на кухню, жратвы прихвати.
Пашка в ужасе замотал головой.
— Ладно, я сама, — Катя рывком поднялась на ноги. — Прапор, за дорогой следи. И прочухивайтесь, прочухивайтесь…
Герман развернул шинель:
— Накинь, пожалуйста.
Девочка, похоже, не слышала. Взгляд ее снова остановился. Герман оглянулся, — девочка смотрела на парнишку, повисшего на плетне. Прапорщик поспешно заслонил мертвого, насильно сунул девочке шинель:
— Оденься.
Лицо бедняжки судорожно
— Умойся, сейчас же!
Пашка всхлипнул, подобрал карабин и побрел к лошадям.
Девочка по локоть окунала руки, терла лицо. Взгляд стал чуть менее безумным, зато сильнее начали вздрагивать ноги.
— О… обмыть надо. По…хоронить. Давида. Отца. Маму. Вс… всех.
Не голос, — будто ржавую жесть рвут.
— Ты успокойся, — пробормотал Герман. — Всё кончилось.
Девочка вскинула дикий взгляд:
— Ч-то?
— Так, оделась. Встала. Пошла, — рядом возникла Катя, швырнула под ноги девочке какие-то тряпки. — Твои шмотки?
— Н-нет.
— Не важно. Напяливай, — Катя подхватила на плечо мешок. — Мука у вас еще была? Керосин где?
— Керо-с-син в чулане. Мук-ка кончилась.
— Ясно. Прапор, бери ее, лошадей, и уходите к телеге.
— Она похоронить просит, — с трудом выговорил Герман.
— Может, еще раввина позвать? Нас здесь самих похоронят. Поднимай ее, живо! — Катя рысцой потащила мешок к лошадям.
Герман осторожно взял девочку за тонкое запястье:
— Одень, пожалуйста, что-нибудь. Нужно уходить.
Девочка глянула дико, ухватила прапорщика за кисть… Герман взвыл — зубы у девчонки оказались как иголки. С трудом вырвал руку, затряс прокушенной кистью.
Девочка, опрокинувшись на спину, сучила ногами:
— Ненавижу! Гои, а тойтэ пгирэ зол дих ойсдышен!
Герман и сам чуть не орал, по грязной ладони катились крупные капли крови, капали на утоптанную землю.
Мимо промелькнула Катя. Крепко хлопнула девчонку по лицу, задавила визг. Раз — хрипящая девчонка оказалась лежащей животом на колене девушки. Два — на разлохмаченную голову была напялена широченная рубашка. Три — Катя рывком вздернула рыдающую девочку на ноги, дернула рубашку. Одежда, широкая как саван, наконец, прикрыла истерзанное худое тело.
— Пошли вон отсюда! Веди ее, только руками не трогай.
Герман понятия не имел, как такое проделать, впрочем, командирша, уже двинувшая было к корчме, остановилась:
— Пашка, не стой столбом! Прими девчонку и уходите.
Тут же нетерпеливо ухватила прапорщика за руку, оценила пострадавшую ладонь:
— Вечно, ваше благородие, у вас руки не туда лезут. Дай сюда! — оторванная от цветастой тряпки полоса наскоро перехватила ладонь. — Ничего, скоро остановится. Экий ты, прапор, полнокровный. Парнишку поднять сможешь? — Катя мотнула головой в сторону плетня. — В дом занеси. Пашка насчет мертвецов слабоват. Живее! Время, время идет.