Вариант для криминала
Шрифт:
10
своей благосклонности к любимой секретарше. В ней он ценил трезвый ум, умение
толково вести дела. Кроме того, Мона часто, участвуя в каком-нибудь разбирательстве,
неожиданно проявляла свое уникальное женское чутье…
– Простите, шеф… – спокойно с достоинством проговорила она.
– Конечно, милая, – сказал он, отрываясь от чтения, – что у тебя?
– Даже неловко вам это рассказывать.
– Ничего, мы люди свои. Что, может, Джон на этот раз подвел?
затяжной характер?
Мона признательно улыбнулась.
– Браслет свой не смогла найти.
Гроунд изучающее посмотрел на Мону:
– Ты меня, милая, вдруг сочла за идиота. Что с тобой?
Мона слегка покраснела:
– Да нет. Я правду говорю – и еще a brassiere куда-то делся.
Гроунд неудержимо покатился со смеху.
– Постой, ты, наверное, сегодня не в себе и решила все свести к шутке, да? Хорошо.
Прощаю. Ты же знаешь, я тебе всегда прощаю. И даже не ревную, – заметил он, – не
только потому, что Джон мой приятель, нет…
– Да, шеф, черт возьми! Я говорю правду, – перебила она Гроунда.
Но продолжить ей не удалось. Гроунд снова грохнул в неудержимом смехе, обеими
руками отмахиваясь от Моны, и старое расшатанное кресло своим скрипом преданно
отвечало его резким движениям.
– Ну почему же, верю, милая, – подавив смех, успокоил он Мону, – я понял, что вы с
Джоном в этом деле дошли до ручки. Но ничего. Ты не волнуйся. Все придет в норму.
Пусть он только явится! Я ему сделаю вливание за такое отношение к моей любимой
секретарше. Я ему!.. Прикажу одну-две недели принимать сельдерей или женьшень, все
равно, можно и то, и другое одновременно. Так что, работай без проблем… – добавил он,
заметив наплыв слез на глазах у Моны.
– Билли, – овладев собой, сказала она серьезно после маленькой паузы, – странно, но
мне кажется все это очень подозрительным. Вы только послушайте. Вчера, когда ложилась
спать, я закрыла входную дверь не только на замок, но и на цепочку. А утром обнаружила,
что цепочка отброшена. Такое впечатление, будто ее открыли изнутри и, уходя, не смогли
вложить в паз, понимаете? И потом – пропажа…
– Успокойся. Это Джон. Это его штучки. Тут все просто: он не хотел будить свою
любимую женщину. Поняла?
Мона задумалась, молча достала из сейфа отчеты, начала печатать.
Конечно, у Джона были ключи, и он, несомненно, мог прийти среди ночи, когда она
спала. Но уж точно не смог бы удержаться от соблазна разбудить ее, по меньшей мере, для
любовных ласк. Не может быть, чтобы он овладел ею, и она этого не заметила бы. Вот
почему Гроунд так смеялся. Не только потому, что часами сидит за бумагами, отчего
поневоле будешь смеяться. Да потому, что это действительно смешно! Получается, что она
как холодная курица, не заметила, когда ее накрыл любимый мужчина. Чушь собачья. Да
все было бы так… если бы не дверная цепочка!
*
У дома стояла машина патрульного полицейского. Группу по расследованию убийств
Джон не заставил долго ждать. Его встретил молодой полицейский, распахнув перед ним
дверь квартиры.
В гостиной при свете еще не успевшего потускнеть завершающего дня он увидел
лежащего на полу мужчину средних лет застывшего в судорогах… Мужчина был одет в
шелковую пижаму и носки, рядом валялся стул, на котором он, очевидно, сидел за столом.
Разбитый бокал с пролитой на столе и полу жидкостью подсказывал эту мысль. На ковре
11
обозначилось мокрое пятно. Возле лица потерпевшего, искаженного предсмертными
мучениями валялись осколки разбитого бокала. Кисть руки сжимала один из осколков, и
глубокий порез на ладони кровоточил, застывая, на отворот пижамы. На столе возле
лужицы содержимого бокала лежала скомканная записка: «Дорогая Мона, рассудок не
позволял мне по собственной воле уйти в предназначенный мир. Если бы не твоя ищейка,
Джон Конрад, которого ты предпочла мне! Теперь я готов выполнить твое желание: я пью
приготовленный тобой напиток божественного освобождения. Я оставляю тебя навсегда,
как ты и хотела. Не забывай, если сможешь. Твой Клод».
– Что ты будешь делать с этим? – у него за спиной стоял Майкл.
Джон еще как следует не осмыслил происшедшее, прикурил, глянул на дверь, где в этот
момент появилась грузная фигура Форста, а за ним его помощники, и не спеша положил
записку в карман:
– Еще не знаю. Но ты этого не видел, – сказал он, глубоко затягиваясь сигарой, – все
остальное можешь фотографировать, – добавил, отходя в сторону с видом одураченного
человека, не желающего мешать людям заниматься серьезным делом.
Майкл сделал несколько снимков, пока тело потерпевшего еще покоилось на своем
роковом месте, вернулся к выходу, кивком головы отозвав Джона.
– Тогда для тебя есть кое-что срочное. Как ты думаешь, кто сообщил об этом
самоубийстве?
– Майкл, задавай вопросы полегче, – с досадой отмахнулся Джон.
Его выворачивала наизнанку неимоверная информация, лежащая у него в кармане. Все
еще не верилось в ее реальность.