Вариант Пинегина

Снегов Сергей Александрович

Надо бы оспорить, — негромко оказал Сланцев. — Ведь ясно же: за три года не вытянем…

— Оспоришь! — возразил Пинегин. — Думаешь, они не знают, как нам придется? Обещают оказать любую помощь, которая понадобится.

И опять все размышляли, не задавая вопросов и не обмениваясь репликами. Пинегин тоже молчал, не требуя немедленного ответа. Ему были понятней слов и улыбка, и нахмуренные брови, и молчание, и постукивание пальцев — естественное опасение трудного задания, обычное волнение перед началом бега, когда знаешь, что хорошо подготовился, но еще не до конца в себя веришь. Сланцеву нужно время, он переваривает новость не вдруг, но затем уже не признает ни отступлений, ни дискуссий — будет крушить препятствия!

Волынский любит посмеяться и поязвить, на лету схватывает каждую мысль, но его на окончательное решение подвигнуть не просто. И не потому, что робок, — от остроты ума: слишком много видит человек вариантов и возможностей, все старается учесть и взвесить, — гибок, всесторонен и осторожен. Ничего, потом сам пойдет всех подгонять, вызывать на бюро с докладами и отчетами, уже не раз это бывало, правда, не в таком крупном доле. А Вертушину, конечно, вначале солоно придется, огромный объем работ навалится ему па плечи — он привык, без аврала еще ни один проект не выпускали, будет штурмовать и тут. Получит официальный приказ, кинется исполнять, не считаясь ни с временем, ни с трудами. Остальные не хуже — никто не подведет!

Вертушин первый прервал затянувшееся молчание. Он сказал значительно:

— Сроки эти — министерское предписание или наверху решено?

Все дружно засмеялись. Сланцев тоже улыбнулся. Вопрос Вертушина был естествен, но всех рассмешило, что его задал Вертушин и что от него ожидали именно такого вопроса. Вертушина уважали за деловитость и знания, но и подшучивали над некоторыми его особенностями.

Пинегин ответил, продолжая улыбаться:

— Можешь и сам сообразить, Леонид Федорович. Если мы с тобою на месяц затушим наши печи, то в речах кое-каких зарубежных дипломатов появятся нахальные нотки. А если, наоборот, раза в два расширимся, то эти люди станут повежливее. Как видишь, дело не только в хозяйственных заданиях нашего министерства, а шире.

Вертушин понимающе кивал головой. Сланцев сумрачно сказал:

— Что рассуждать о нашем значении? И ребенку ясно. Надо приступать к исполнению — по-деловому…

— До завтра, — предложил Пинегин. — Соберемся в широкой аудитории и конкретно наметим, кому и что.

4

Особенность Вертушина, над которой его знакомые подшучивали, состояла в том, что он в каждом, самом даже простом деле отыскивал что-либо недоговоренное, секретное и обязательно очень важное. В нем удивительно совмещались напористость и энергия с осторожничаньем, почти трусостью и уж во всяком случае с почтением к любым, пусть не очень четко выраженным, но высказанным наверху мнениям. Получая распоряжения, он интересовался, нет ли за их ясной формулой иных, подразумеваемых, но обязательных дополнений. И, знакомя подчиненных с новым заданием, Вертушин намекал туманно и внушительно, что всего не высказывает, многое только подразумевается и самое существенное как раз в том, о чем распространяться не положено. А отсюда следовало: спорить не надо, иначе придется обсуждать и то, что не подлежит огласке, — идите и выполняйте! Было время, когда такой прием действовал безошибочно, возражения гасли, не успев вспыхнуть: неизвестное смущало, — черт его знает, может, и имеются эти важные, но не высказанные открыто мотивы. Но в последнее время Вертушин с возмущением открывал, что становится трудно работать с сослуживцами, их не удовлетворяли его намека — они требовали доказательств. Менялись времена, а ему казалось, что подкапываются под его личный авторитет.

Особенно плохо складывались взаимоотношения Вертушина с руководителем группы металлургов Шелепой. Шелепа, приехавший в Ленинск всего два года назад, в выражениях стеснялся мало, был упрям и умел вносить страсть в обсуждение даже таких «проблем», как конструкция дверных ручек или окраска пола. Этот человек не терпел секретничанья.

До Вертушина доходило, что в своем кругу Шелепа иначе и не называет его, как «верховный хранитель тайн». А после какого-то заседания Шелепа орал на строителей, принесших чертеж на согласование:

— Что это у вас за помещение? Уборная? Никаких уборных! Пишите объект номер четыреста семнадцать — засекречивать так засекречивать!

Шелепа не сомневался, что его насмешки передадут Вертушину, и нарывался на вызов к начальнику. Но Вертушин злился и терпел: он знал, что в личной беседе несдержанный Шелепа может наговорить кое-что и похуже. Про себя он давно решил, что рано или поздно они поссорятся так, что Шелепе придется уходить. В одном Вертушин был твердо уверен: столкновение это не будет личным, если и разыграется у них настоящая ссора, то только по принципиальному поводу. Сам он старался сдерживаться: он ценил специальные познания и инженерное умение Шелепы.

На совещании в проектной конторе — именно чтобы не доводить расхождение мнений до ссоры — Вертушин недвусмысленно подчеркнул, что реконструкция решена в самых верхах и что там же принят как наилучший проект, названный «Вариантом Пинегина». От них требуют рабочего проектирования, чертежей для строителей и монтажников, одно это и следует обсуждать — график выдачи листов. Совещание прошло гладко, даже Шелепа не спорил. Всех тревожило, справятся ли они в короткий срок с таким объемом работ.

Но уже через несколько дней Вертушин с возмущением узнал, что у себя в группе Шелепа повел иные речи: предлагает какой-то свой вариант, грозит, что, если не согласятся с ним на месте, станет жаловаться в центр. Вертушин вызвал Шелепу.

— Да, с вариантом Пинегина я не согласен, — ответил Шелепа. — Почему на совещании не выступил против? Просто застало меня это дело врасплох, еще не успел продумать свой вариант.

Вертушин с иронией спросил:

— А за два дня, что прошли от совещания, вы успели придумать новый вариант, который вполне заменяет тот, над которым целый коллектив работал три года?

— Нет, не заменяет, — возразил Шелепа, — а превосходит.

Вертушин постарался сдержать раздражение.

— В чем же он состоит, этот ваш удивительный вариант?

— Да, удивительный! — с вызовом ответил Шелепа. — Я не спорю, для своего времени проект Пинегина был великолепен. Но с тех пор прошло десять лет, техника гигантски шагнула вперед — пятьдесят седьмой год!..

— У нас не урок политграмоты! Нельзя ли поконкретнее?

— Одну минуточку! Знаете, что я предлагаю! Вообще отказаться от кокса. Вторую очередь комбината базировать на автоматизированных электропечах. Построить новую электростанцию и запустить в гигантских масштабах электрометаллургию.

Вертушин изумился:

— Вы в своем уме, Олег Алексеевич? Прочтите проектное задание, там уже рассматривалась ваша мысль и была отвергнута как невыгодная. К сожалению, выпускаемые промышленностью электропечи заменить наши огромные шахтные агрегаты не могут.

— Да, конечно, не могут. Я и не предлагаю ориентироваться на освоенные стандартные образцы. Моя мысль такова: использовать современные научные достижения, пока еще не внедренные в промышленность. Вы меня понимаете? Разработать специально для нас крупные, высокоэкономичные, полностью автоматизированные электропечи.

— Фантазия! — презрительно бросил Вертушин. — Этих печей нет. Они лишь создаются в институтах. А нам нужно срочно строить вторую очередь комбината.

Шелепа внимательно посмотрел на Вертушина.

— Мне кажется, вы живете вчерашним днем, — сказал он.

Вертушин повысил голос:

— Чем я живу — это мое дело! Прошу конкретно: чего вы хотите от меня как руководителя проектной организации?

— Ставьте мое предложение на обсуждение в техсовете, — сказал Шелепа после некоторого молчания.