Варианты выбора
Шрифт:
– Тебя что-то гложет, сынок? – хладнокровно спросил Джемпсон.
– Если это произойдет, я дам вам знать, – ответил парень, сверкая глазами. – И зовут меня не «сынок», а Билли Бантервиль. Вот кто я такой, и я буду таким, а если кто-нибудь думает иначе, я с удовольствием разорву его на куски… Разорву на куски… Разорву на куски… О боже, с меня просто кожа слазит, что же с ней происходит, кто сжег предохранители моих нервов, почему кипит мой мозг? У меня болит голова, мне нужно, мне нужно…
Толстяк взглянул на араба и незаметно кивнул. Араб вынул из плоской кожаной коробочки шприц, заполнил его бесцветной жидкостью из пластмассовой ампулы и ловко воткнул иглу в руку молодого человека. Билли Бантервиль улыбнулся и откинулся в кресле, как несгибающаяся кукла, зрачки его расширились так, что белка не было видно совершенно, на лице его было выражение неописуемого счастья. Через мгновение он исчез.
– Неплохой метод избавления, – заметил Джемпсон, который наблюдал за происходящим без каких-либо эмоций. – К чему вам такой тип?
– От него есть определенная польза, – ответил толстяк.
Девушка уже оправилась от шока.
– В том-то и дело, – сказала она. – Каждый из нас приносит определенную пользу, каждый обладает чем-то необходимым для других. Вы можете рассматривать нас, как единое целое.
– Ясно, – сказал Джемпсон, хотя он ничего не понял. – Выходит так, что каждый из вас незаменим.
– Отнюдь нет, – ответила девушка. – Как раз наоборот. Каждый из нас постоянно находится в страхе, что его заменят. Вот почему мы стараемся держаться вместе – чтобы избежать внезапной и преждевременной замены.
– Ничего я не пойму, – сказал Джемпсон, хотя сейчас он все прекрасно понимал. Он помолчал, но было ясно, что никто уже не собирается распространяться по этому поводу. Джемпсон пожал плечами, внезапно почувствовав себя неуютно в этой жуткой тишине. – Думаю, что пора уже переходить к делу? – спросил он.
– Если вас это не затруднит, – сказал высокий араб.
– Ну конечно же нет, – сказал Джемпсон. Присутствие араба настораживало его. Все они пугали его, за исключением девушки. Он уже имел кое-какое представление о ней – и кое-какие планы.
Через пятьдесят ярдов от дома Джемпсона тщательно расчищенный участок заканчивался, и тут же начинались джунгли – вертикальный зеленый лабиринт, в котором кажущиеся бесчисленными беспорядочно разбросанные плоскости бесконечно отступали к какому-то невидимому центру. Джунгли были непрерывным повторением, непрерывной регрессией, непрекращающимся отчаянием.
У самого края джунглей, невидимые для присутствующих на полянке, стояли двое мужчин. Один из них был местным жителем, малайцем, если судить по коричнево-зеленой повязке на голове. Он был небольшого роста, коренастый, и крепко сложен. Выражение его лица было задумчивым, меланхоличным и настороженным.
Его спутником был белый человек, высокий, сильно загорелый, лет тридцати, симпатичный в широком смысле этого слова, одетый в желтый балахон буддистского монаха. Несоответствие между его видом и одеждой терялось в фантастических диспропорциях окружавших его джунглей.
Белый уселся на землю, скрестив ноги и глядя в противоположную от поляны сторону. Он находился в состоянии предельного расслабления. Казалось, что его серые глаза смотрят в одну точку.
– Туан, этот человек, Джемпсон, вошел в дом, – произнес наконец туземец.
– Знаю, – ответил белый.
– Сейчас он возвращается. Он несет в руках какой-то предмет, завернутый в холстину. Этот предмет небольшого размера, возможно, одна шестая головы молодого слона.
Белый ничего не ответил.
– Сейчас он разворачивает холстину. Внутри находится какой-то металлический предмет сложной формы.
Белый кивнул.
– Они все сгрудились вокруг этого предмета, – продолжал туземец. – Они все довольны и улыбаются друг другу. Нет, не все. У араба какое-то странное выражение на лице. Это не выражение недовольства, это какое-то чувство, которое я не могу описать. Нет, могу! Араб знает о чем-то, чего не знают остальные. Этот человек считает, что у него есть какое-то неизвестное никому преимущество.
– Тем хуже для него, – ответил белый. – Остальных спасает их невежество. Опасность этого человека заключается именно в его знаниях.
– Ты предвидел это, туан?
– Я читаю то, что написано, – ответил белый. – Способность к прочтению – это мое проклятие.
Туземец вздрогнул, удивленный и неприятно пораженный. Какое-то странное чувство жалости возникло у него к этому человеку, обладающему удивительными талантами и в то же время такого уязвимого.
– Сейчас этот предмет держит в руках толстяк, – сказал белый. – Он отдает деньги Джемпсону.
– Туан, но ведь ты даже не смотришь на них!
– Тем не менее, я вижу.
Туземец отряхнулся, как собака. Этот добрый белый человек, его друг, имел власть, но сам он находился в руках еще более властной силы. Да, так оно и было, но лучше не думать о подобных вещах, ведь судьба белого человека не была его судьбой, и он поблагодарил за это господа бога.
– Сейчас они входят в дом Джемпсона, – сказал туземец. – Но ведь ты уже знаешь об этом, туан, да?
– Да. Я не могу не знать об этом.
– И ты знаешь о том, что они делают внутри дома?
– И это тоже, я не могу этого избежать.
– Скажи мне лишь то, что я должен услышать, – внезапно сказал туземец.
– Я тебе уже давно говорил об этом, – сказал белый. Затем, не глядя на туземца, он сказал: – Ты должен оставить меня, покинуть это место. Переезжай на другой остров, женись и займись делом.
– Нет, Туан. Мы связаны друг с другом, ты и я. Это неизбежно. И ты сам это знаешь.
– Да, знаю. Но иногда мне хочется сказать себе, что я ошибаюсь, что я не могу ошибиться хотя бы раз. Много я бы дал для того, чтобы ошибиться.