Варшава
Шрифт:
Звонит радиотелефон. Мужик берет трубку, что-то быстро говорит по-немецки. Я не понимаю ничего, кроме «Русланд». Он выключает телефон, кладет трубку.
– Куда тебе в Берлине?
– Все равно. Главное – к метро.
– А кто у тебя здесь?
– Друзья.
За окном – пригород. Серые однообразные дома, яркие рекламные щиты.
Немец включает радио, щелкает кнопкой, переключая с одной станции на другую. Играет «Секс пистолз» – он оставляет эту музыку, довольно покачивает головой.
– Классная песня. Знаешь,
– Знаю, «Секс пистолз».
– Что, в России тоже знают «Секс пистолз»? Не думал, не думал. А вообще – отлично. Группа моей молодости. Я ведь тоже был когда-то панком. С гребнем ходил. А теперь уже и волос-то не осталось. – Он проводит рукой по лысине, криво улыбается. – Классное было время. Шестнадцать лет. Анархия. Революция. Панк. Если в молодости не побеситься по-настоящему, будешь потом всю жизнь жалеть.
– А как же революция?
– Какая еще революция? Никто ни в какую революцию не верил. Даже английские панки, те, кто все это придумал. Панк – это значит напиться в жопу и потрахаться стоя, в зассанном подъезде. А революция – это так, фантазии.
На платформе метро – почти пусто. Два китайца пьют колу из банок. Я разглядываю автомат с «марсами», «сникерсами» и другими шоколадками.
На стекле вагона выцарапано «РУ5». На дверях – бессмысленная сетка граффити. Толстый пацан в черной кепке «Renault» читает книгу «Wie eine Rose im Winter».
Выхожу из поезда. Оля ждет на платформе, в голубых джинсах и черной майке. Мы обнимаемся.
– Привет.
– Привет.
– Как доехал?
– Нормально.
Деревянный забор заклеен афишами «Ace of Base», некоторые – оборваны. Между афишами – надпись баллончиком: «Turken – Aus!»
Я спрашиваю:
– Что это значит? Турки – вон?
– Да.
– Что, немцы не любят турок?
– Некоторые не любят. Всякие националисты и неофашисты.
– А таких здесь много?
– Судя по газетам – много, но сама я ни разу не видела. Давай зайдем в супермаркет, купим пива.
– Давай. А тебе в университет не надо? Сегодня, вроде, пятница…
– Не-а. У меня в пятницу занятий нет. Длинный уикенд. Супер, правда?
Качу тележку между рядами разноцветных коробок и пакетов. Оля говорит:
– Когда я только приехала, меня не то, чтобы потрясло это изобилие, но я как-то растерялась. Первые две недели жила в семье. Нормальные такие люди, обеспеченные, интеллигентные. Музыку классическую слушают, книги читают. Это они тебе приглашение сделали… Так вот, в первый день взяли меня с собой в супермаркет, а там сорок сортов сыра. И они спрашивают: какой ты хочешь? А мне сложно выбрать, потому что я практически ни одного не знаю…
– Может, они над тобой издевались? Видели, наверно, по телевизору пустые полки года три назад…
– Да нет, вряд ли. Я же говорю: они – нормальные люди. Мы и сейчас поддерживаем отношения – раз в месяц они приглашают меня на ужин. Только Дорис… Она вроде как начинает ревновать Маркуса ко мне. Все-таки, ей уже сорок три, хоть и хорошо выглядит, следит за собой…
Слева – отдел сыра. В застекленном прилавке выложены разные сорта. Я говорю:
– А какая вообще проблема насчет сыра? Можно тыкнуть пальцем в любой, если ни одного не знаешь…
– А вдруг окажется невкусным?
– Ну, если только так… Да, года два назад от этого изобилия поехала бы крыша. А сейчас в «Центральном» универсаме почти столько же всего, только дорого…
– В этом и разница, – говорит Оля. – Здесь все дешево. Ну, для обычного человека, я имею в виду.
Подходим к холодильникам с пивом. Усатый толстопузый немец грузит в тележку блоки банок «Holsten». Оля шепчет мне:
– Вот тебе – экспонат. Типичный бюргер. Такими привыкли считать немцев. Стереотип. К счастью, здесь не все такие.
Лежим на кровати, пьем из банок пиво «Berliner Kindl». За окном – бледное неяркое небо. В комнату залетает шум машин и обрывки уличных разговоров.
Оля затягивается сигаретой, стряхивает пепел в банку.
Я проглатываю последние капли пива.
– Больше нет?
– Не-а.
– Пошли, может, возьмем еще?
– Давай лучше на дискотеку. Как тогда в Минске – мне понравилось. А тебе?
– Мне тоже.
– А здесь это еще в сто раз круче.
– Ну пошли.
Я встаю с кровати, беру со стула рубашку, надеваю.
На стенах дискотеки – абстрактные картинки в рамах. Моргает цветомузыка. Молодежь прыгает под монотонный ритм, в толпе полно негров и турок. Песня останавливается, диджей что-то орет по-немецки. Оля говорит:
– Хочу пить.
Протискиваемся к бару. Я достаю двадцать марок, говорю девушке за стойкой:
– Цвай бир.
Она забирает купюру, берет с полки над стойкой бокал, ставит под кран.
Я спрашиваю Олю:
– Ты когда теперь домой собираешься?
– Может, на Рождество. А может и нет… Мама говорила, что сама хочет приехать…
Барменша кладет на стойку круглые картонки «Warsteiner», ставит на них бокалы, сует мне в ладонь десять марок и монеты.
Оля говорит:
– На фига тебе уезжать? Оставайся в Германии…
– И что я здесь буду делать?
– Учиться, работать… Разве не видишь, как здесь все проще и лучше?
– Может, и лучше. Ладно, давай лучше выпьем.
Мы чокаемся бокалами.
К будке остановки прислонился толстый мужик в майке «I Love Berlin», темно-синих джинсах и белых кроссовках «Аdidas».