Шрифт:
Пролог
Марик и Димка.
Я играл на рояле «Полет шмеля» Римского Корсакова, иногда бросая взгляд со сцены Минской консерватории в полутемный зал, а именно туда, где сидели моя мама и мой друг Марик со своей старшей сестрой Анжеллой. Марик провалил конкурс, так как со страху перед таким высоким жюри, забыл перевернуть страницу нот и сыграл дважды вступление отрывка 2-го концерта Рахманинова для фортепиано с оркестром, потом вдруг залип от растройства, и закрыв лицо обеими руками громко заревел, как девчонка. Со мной было все по-другому, мои пальцы летали словно маленькие колибри от клавиши к клавише, сменяя черные белыми и наоборот, а листы нот мне и не нужно было переворачивать. Это была моя любимая интермедия, и я знал ее
Самая красивая пора года, когда вокруг все нежно-салатовое и когда ты понимаешь, что у тебя впереди огромное лето, а это – каникулы, долгожданное время каждого школяра.
– Ну что, в Пингвин? – предложила мама:– Я угощаю, Димка заслужил, а Марику нужен утешительный приз!
Мы с другом радостно завопили "Ура!" и все четверо ускорили шаг, так как кафе-мороженое Пингвин за универсамом Центральный закрывалось в 21.00, а на часах было 20.15, нам же не хотелось есть мороженое впопыхах, а хотелось растянуть удовольствие, черпая лакомство из пластиковых креманок кончиком ложечки, чтоб как можно на дольше продлить неслыханное удовольствие.
Еще несколько дней было до конца последней четверти нашего пятого с Мариком класса. Они всегда были самыми мучительными. Еще и эта музыкальная школа, в которую мы с моим другом ходили трижды в неделю. Все эти сальфеджио, музыкальная грамота, бесконечные репетиции и так далее. Не то чтобы мне не нравилось, напротив, я очень любил фортепиано, но все вокруг предвещало три беззаботных месяца летних каникул и даже любимое занятие музыкой отходило на второй план.
И вот мы с Марком Плякиным идем увешанные папками с нотными тетрадями с очередных занятий в музыкалке, как вдруг не доходя до нашего двора дорогу нам перегородили незнакомые ребята на год -два старше нас. Мне не было страшно, я парень был крупный и крепкий, папа даже паказал мне пару приемчиков для такой ситуации, но все пошло как-то не по плану. Один из парней с гладко обритой головой подошел к нам и громко сказал:
– Ух ты, с какой вы бухты?– потом повернулся к Марику, отгородив меня собой от друга, и продолжил гадко ухмыляясь:– Ты че, порхатый, не уполз в свой поганый Израиль? А ну давай попрыгай, морда жидовская, может золото в карманах есть? -и отвесил моему другу увесистого леща, от чего с головы Марика слетела и упала под ноги трем другим пацанам его белая кепка с парусником.
Те загоготали в голос, а один, самый толстый из ребят прыгнул на кепку и развернулся на ней став на каблуки своих пыльных некогда молельных туфлей на 360 градусов.
– Давай, курчавый, прыгай давай!– не унимался лысый негодяй. Я остался стоять за их спинами и нечего не мог сделать, а Марик вдруг заплакал, и глядя на меня сквозь обступивших его ребят стал подрыгивать на месте. Едва послышался звон мелочи, как еще один из квартета хулиганов резко ударил моего друга кулаком в живот, от чего Марк перегнулся пополам, тогда лысый обшарил его карманы, и достав все копейки развернул мальчика к себе спиной и со всей дури пнул его ногой под зад, от чего тот упал на асфальт разбросав тетради и ноты из папки. Хулиганы попинали их ногами, потом развернулись, по-очереди дали мне саечку за испуг по подбородку, и заметив выходящих из остановившегося напротив автобуса взрослых поспешили удалиться с места преступления. Я стоял не в силах вымолвить слово от волнения и стыда за свою нерешительность, а Марик поднялся на ноги, собрал все листки и клочки нот в папку, туда же запихал изувеченную кепку и глядя на меня снизу вверх полными глазами слез вдруг громко закричал, от чего на нас все взрослые вышедшие из автобуса обратили внимание:
– Почему ты не заступился за меня? Ты же такой большой и сильный, ты струсил, струсил, да Димка? Ты тоже считаешь меня жидом?– кричал картавя ставший еще на голову ниже Марик:
– Разве это дружба, дружба-это когда нужно отдать последнее за друга, даже жизнь, Димка, даже жизнь! Баба меня убьет за шапку, а Анжелле не будет на обед, баба дала нам рубль на двоих. Если б мой папа не погиб с мамой, в той аварии, он бы научил меня драться, как твой папа тебя, и я бы их убил, а ты стоял и смотрел, гад ты Димка, уходи! Не буду с тобой больше дружить!
Я обхватил голову руками от дикого стыда, слезы брызнули из моих глаз и я побежал домой, не оборачиваясь, так как боялся увидеть сзади себя маленькую фигуру своего друга Марика, которого я получается только что предал. Произошедшее так сильно повлияло на меня, что я собравшись с духом объявил вечером родителям о том, что больше не буду ходить в музыкалку и они могут продавать пианино. Мама очень огорчилась сперва, так как я воплотил ее детскую мечту научиться играть на фортепиано и даже стал подавать серьезные надежды, но поговорив с отцом и рассказав ему о том, что произошло, он пообещал отвести меня в секцию бокса к тренеру, у которого тренировался сам в юности.
Так началась моя спортивная карьера.
– Поземкин четче левой, что ты ей машешь, как манящий краб. Сунул в голову и обратно к бороде, сколько тебя учить, и подбородок прижми к корпусу, а то нарвешься ! Все, следующие на ринг, Берко и Славин!– скомандовал когда-то папин, а теперь уже пять лет как мой тренер Олег Францевич Козик.
– Нормально, Дима, чуть левую дополируй и будет гуд. Петрович, поработай с Поземкиным на лапах, я его на республику вместо Римши отправлю, вместо предателя этого. Ишь ты на Динамо талоны на обед дают, ничего, я тоже пробью в Трудовых резервах обеды, а обратно Иуду этого не возьму. Але, Славин, я не давал команды Бокс еще, чего скачешь перед ним, как козлик, а теперь…Бокс!
– Республика, это не городские соревнования, где всех уже знаешь и в твоем весе пять шесть человек, и где все предсказуемо, а тут глядишь и в сборную юношескую можно попасть, а там во взрослую,– подумалось мне, но мои грезы о грядущей славе вдруг нарушил второй тренер Анатолий Петрович, который со всей дури зарядил мне тренировочной лапой по виску:
– Не спи, Поземкин, руки вверх подтяни, стал соплю жуешь, нырнул, ударил, нырнул ударил, сильнее лупи в лапу, моя бабуля сильнее бьет, давай раз два, раз два!
Как-то незаметно подкрались экзамены за 10 классов, мама очень переживала по поводу того, смогу ли я совмещать бокс и подготовку к сдаче на аттестат. Хотя моим родителям импонировала привитая тренерами собранность, закалка и сила. Чего стоил мой иконостас на старом бабушкином трюмо, где по бокам зеркал висели грозди медалей, а на столике под ними стояли кубки в три ряда. На месте некогда стоявшего пианино, рядом с трюмо гордо белым пятном возвышался морозильник Атлант. Незаменимая вещь в хозяйстве конца 80-х начала 90-х годов. С продуктами вот уже лет как пять была напряженка, так, что в морозильник складывалось и мясо, привезенное от родственников из деревни и сырокопченая колбаса из заказа с папиной работы к праздникам, а так же ягоды и зелень с нашей дачи. Я в принципе рос без особых претензий к родакам в части шмоток и разных вкусностей, мы с натяжечкой жили в общем-то неплохо, а вот мой друг Марик с сестрой жили очень бедно. Бабушка Неля два года, как умерла, а сестра Анжела бросила Нархоз и села в кассу в овощном рядом с домом за 60р в месяц, чтобы хоть как-то им с братом существовать. Мы с Мариком помирились только через два года после нашей ссоры. Как не упрашивал я его простить меня, он ни за что не соглашался. Я даже бабу Нелю его просил поговорить с ним, но все было тщетно. Настолько глубоко в нем поселилась обида на меня. Но ссора прекратилась в один прекрасный день. Это было в седьмом классе. Мы шли домой после школы, не вместе, как раньше, а на приличном расстоянии. Причем Марк видя мое приближение или ускорял шаг или останавливался и отворачивался ко мне спиной, давая мне его обогнать. В этот раз он как обычно бодро шагал домой, как на встречу ему вышли все те же обидчики, как и той злополучной весной, только их было двое, лысый и толстяк которые тут же вспомнили его и схватив его за шиворот приготовились чинить экзекуцию низкорослому Марку Плякину. Он слабо отбивался от более старших и на голову рослых парней, но это лишь еще больше их расзадоривало. Один из обидчиков, который был пожирнее обхватил его голову своей рукой, а лысый уже приготовился дать ему сочного пендаля под зад, как я поравнявшись с ними громко скомандовал: