Варвар: Воин Аттилы. Корона бургундов. Зов крови
Шрифт:
– Благополучен, – кивнул предводитель гуннов. – Хотя мог бы быть и полегче, если бы не этот чертов снег! Как наша дань? Вы приготовили девушек?
– О, они давно ждут вас, мой господин! – Старик важно пригладил бороду. – И плач их слышен так далеко, что…
– Что же они рыдают-то, дуры? – удивился Варимберт. – Неужели лучше прозябать здесь, в глуши, среди снегов, нежели стать наложницей, а потом женой славного воина, богатого и великодушного? Жить в великолепном дворце – двухэтажном, с просторным атриумом и садом, с цветниками, источающими нежный аромат роз… А у вас здесь разве что воняет навозом! И уборной-то нет порядочной…
При этих словах
– Risu inepto res ineptior nulla est! – не оглядываясь, заметил привередливый философ. – Нет ничего глупее глупого смеха.
Молодой человек отвернулся… и встретился глазами с Эрмольдом. Во взгляде гота вспыхнула ненависть – узнал, надо думать. И неожиданно ухмыльнулся: видно, понял, каким образом их беглец вновь тут оказался.
– Прошу, господин. – Старик тем временем забрался в седло – довольно ловко для своего возраста подпрыгнул, сунул ногу в высоко привешенное стремя.
Варимберт как-то говорил, что именно гунны придумали стремена, неизвестные римлянам и германцам. Те всегда сражались пешими, а римляне хоть и имели конницу, но использовали ее разве что на подхвате – без стремян и усидеть-то в седле нелегко, куда там сражаться!
Вслед за любезными хозяевами гуннский обоз длинной гусеницей втянулся в поселок, сразу ставший многолюдным и тесным. В домах, конечно же, все не поместились бы, поэтому гунны прямо на улице разбивали шатры и разводили огонь. Всюду слышались похабные шутки и смех. Хотя Варимберт херцог строго-настрого предупредил своих, чтобы не лезли в жилища и не трогали женщин, все же с наступлением темноты некоторые ретивые вояки, особо изголодавшиеся по теплому женскому телу, попытались проникнуть в усадьбы. Повезло не всем: жители не собирались сегодня спать, а вооружившись копьями, секирами и мечами, прохаживались около своих плетней, с подозрением посматривая на опасных гостей.
Впрочем, кое-кто оказался удачливым и смог выманить с дальнего двора служанок – или кого там, разбери-ка в темноте! То тут, то там уже слышался женский визг и довольный хохот гуннов.
Варимберт на эти забавы смотрел сквозь пальцы: побежденные должны чувствовать власть победителей! Однако, не желая без нужды обострять отношения, на глазах местных вельмож отругал зарвавшихся, даже пообещав предать «особо наглых злодеев» образцово-показательной казни. Поверили ему или нет – неизвестно, но приличия были соблюдены, и в длинном доме тунгина уже накрывали столы, жарили мясо, наполняли кувшины пахучей брагой и недавно сваренным в честь завоевателей пивом. Радомир с братьями на это угощение губы не раскатывали: они пока среди гуннов никто и звать их никак.
Впрочем, именно здесь, в селении, Варимберт наконец распорядился выдать безоружным парням по копью и поставить дозорными у входа в главную усадьбу. Да строго наказал, чтобы безжалостно отгоняли «всякую падаль» – и своих, и тем более местных.
Парни были этому рады: и оружие получили, пусть даже одно копье на всех, с которым предстояло нести службу по очереди, и делом заняты хоть каким. Да и с готами малость поквитаться приятно. Им ведь перед словенами заноситься нечего: тоже платят гуннам кровавую дань.
Брага и пиво предназначались избранным – десятникам и заслуженным воинам, пользующимся особым доверием, таким, как Хлотарь из племени сигамбров. Вислоусого седого ветерана Варимберт лично пригласил на пир.
– Только оставь свою секиру, славный воин, чтобы не садиться за дружеский стол с оружием, да и мясо резать удобнее простым ножом! – посмеивался херцог. – Доверь ее пока хотя бы вот этому парню, Радомиру.
– У него честные глаза, – прищурился Хлотарь, протянул Родиону оружие и тут же предупредил: – Смотри, потеряешь – убью!
– Да ладно! – отмахнулся Родион, хотя прекрасно понял: это никакая не фигура речи.
– Однако, ну и манеры! – расхохотался херцог. – Парень, когда-нибудь ты нарвешься, и твоя дерзость тебе выйдет боком! Впрочем, черт с ним! Идем же, славный мой Хлотарь, омочим усы в вине… Или в том, что нальют.
Костры разгоняли сгустившуюся тьму, оранжевые отблески пламени плясали на сугробах и заснеженных крышах. Зимою развести костер оказалось не таким простым делом: вначале надо выкопать в снегу яму до самой земли, выбрать подходящую сушину, срубить, разделить на чурбаки, потом расколоть на поленья. Зато за водой ходить не надо: бери снег и кидай в котел, как растопится – вари мясо. А мяса было много, ешь, не хочу! Сменявшиеся дозорные тут же шли к ближайшему костру, получали свою порцию и ели торопливо, обжигаясь, а в ту же воду уже закидывали новые куски. Зато какой густой отвар получался – питательный и вкусный.
Между дворовыми постройками сновали младшие домочадцы и слуги, подносили припасы и пиво. Сквозь распахнутую настежь дверь слышались громкие голоса и хохот; вот затянули песню, сопровождаемую вместо музыки грохотом увесистых чаш и кубков:
Кровожадная фрамеяПьет и пьет чужую кровь!Мы отбросим все сомненьяИ знамения богов!Вновь косматые дружиныПотревожат вечный Рим!Кто свободен и двужилен,Тот почти непобедим!Легионы встретим песнейИ сомкнем стеной щиты!Мы собьем с них много спесиИ повесим на кресты! [5]5
Стихи Евгения Ткаченко (КИР «Готский путь»). (Прим. ред.)
– Что улыбаешься? – окликнул Истр, подойдя и протягивая старшему братцу краюху хлеба – настоящего, недавно выпеченного, с тонкой хрустящей корочкой. – Вот, попробуй. Наши бабы вкуснее пекут, потому что у нас печи лучше!
– Часовому запрещается: есть, пить, спать, отправлять естественные надобности, разговаривать с кем-либо… – вместо благодарности выпалил Радомир. – Что глазами хлопаешь? Устава гарнизонной и караульной службы не знаешь? Три наряда вне очереди!
– Ой, брате… Мудрено ты говоришь. И, знаешь, с каждым днем все мудренее. Я уже тебя с трудом понимаю.
А ведь парень верно подметил! Родион и сам стал замечать, что по мере удаления от Доброгастова села все хуже понимает своих названых братьев. Словно заснул его неведомый «внутренний переводчик», и на язык просятся фразы из двадцать первого века. Надо что-то с этим делать – больше общаться, самому говорить, других слушать. Язык учить всерьез – похоже, он тут надолго застрянет. А как еще постигнешь все тонкости чужой речи, если не в живом общении?
– Благодарствую, братишка, хлебушек очень вкусный!