Варвара Крутоярова
Шрифт:
— Не смотри на меня так, Федор Тихоныч, — дрогнувшим голосом проговорила Варвара. — Сердце у меня изболелось глядучи, как ты хозяйничаешь, бригаду губишь. Али это не мой колхоз? С кормами ясно — не вывезли вовремя, скоту стравили осенью… Тут много говорили об этом. А возьмем полеводство. Вечно мы затягиваем то сев, то уборку. Время подошло хлеба косить, а у нас только ток расчищают, брички принимаются ремонтировать, сбрую починять. Да убираем-то как? Зерно в амбар, а пять на полосе оставляем. Дисциплина есть у нас? Чтоб людей на работы отправить, Федор встает пораньше да бегает по дворам: «Фекла Антоновна — на работу!», «Анфиса Ивановна — на току вас ждут…» А Фекла Антоновна да Анфиса Ивановна позавтракали не спеша — и на личный огород. Вот вам и дисциплина. Прибегает Федор домой, падает на стул: «Уф, запарился! Вот чертова работка! Давай позавтракать…» А не поймет — не в том бригадирова работа, чтобы по дворам бегать да людей на работы приглашать…
Варвара перевела дух, вытерла вспотевший лоб и закончила:
— В общем, нету у моего Федора организаторских талантов.
Аким Михеев встал со своего места, зачем-то постучал карандашом о графин, хотя в этом не было никакой надобности: зал, еще не пришедший в себя, не шевелился.
— Вот так, значит, товарищи-сограждане… — хрипло произнес кузнец тоже неизвестно для чего. — У вас кончилась речь, Варвара Ильинишна?
— Пусть скажет — пропивал ли Федор сено? — все так же несмело подал голос Иван Прядухин. — Она знает об этом.
— И про Вершина сказывай.
— Выкладывай без утайки…
Черные усталые глаза Варвары смотрели в зал, отыскивая того, кто задавал вопросы.
— Мне что таить? — горько усмехнулась она. — Не за тем вышла. Это правда, пропивал Федор колхозное сено.
Как от удара, Федор Крутояров ниже уронил голову, зябко повел плечами. И тотчас же загудели колхозники:
— Вона, что начальство делает…
— А скот с голоду подыхает…
— Долой с бригадиров Крутоярова. Записывай, Аким, предложение…
— Под суд такого. Там разберут…
Михеев безуспешно пытался восстановить тишину.
— Их вместе разбирать надо, — крикнула вдруг Варвара, и шум моментально стих. — Чего ты хоронишься за людей, Вершин? Всю жизнь за чужие спины прячешься.
Варвара нервно теребила конец цветастого полушалка. Голос ее вдруг зазвенел.
— Укажите мне любого колхозника, я скажу: этот полевод, тот конюх, а вот доярка. А спросите, кто такой Семен Вершин? Что он делает в колхозе? Его то в поле, то на ферме видишь. Все ищет, где полегче, где попрохладней… Так, болтается под ногами и людям мешает.
Семен Вершин крутился на своем месте, растерянно моргал глазами. Лисья шапка опять очутилась на полу.
— Ишь кроет… Ты кончай прению… Слышали мы таких орателей… Ты докажи, докажи, — бормотал Вершин, ища глазами сочувствия у сидящих вокруг колхозников. Но они отворачивались от его бегающих глаз.
Варвара опять усмехнулась:
— Докажу. Голос потерял ты, защищая сегодня Федора. А с чего бы это? У кого повети от сена прогибаются? У него, Вершина. Мы потом на лугах исходили, а он на рыбалке прохлаждался. Распил с Федором литр водки и начал колхозное сено бричками на повети сметывать. Али не так говорю, Федор Тихоныч?
Крутояров вздрогнул, но головы не поднял. Несколько секунд помолчала Варвара, а потом продолжала:
— Молчишь? А я еще скажу! Федор Крутояров всех родственников Вершина в райцентре колхозным сеном обеспечил. Купили они его лестью да водкой проклятой. Чуть что — прибегает Вершин к нам: «Сродственник в гости приехал. Ты уж, Федор Тихоныч, приди, уважь. Жена пива трехведерный бочонок наварила». А родственник-то не в гости приехал, а насчет сена… с Федором. Вот так… Хоть верьте, хоть нет…
И Варвара, опустив голову, выбежала из клуба, где проходило собрание, придерживая обеими руками распахнувшиеся полы полушубка.
Всю ночь Варвара проплакала тихими слезами. Стенные часы громко тикали в темноте. Этот звук тупой болью отзывался в голове. Она встала, остановила маятник и снова упала на неразобранную кровать.
Что будет дальше — Варвара не знала. Ощущение чего-то тяжелого и непоправимого не покидало ее после собрания до самого утра. И в то же время она испытывала облегчение, точно до сих пор была заперта в какой-то тесной и душной комнате, а теперь вдруг выпустили ее, и она может свободно ходить, дышать полной грудью. Она ясно ощущала в себе эту двойственность, но не могла понять ее происхождения…
Мимо окна в темноте проходили какие-то люди, и мерзлый снег долго скрипел у них под ногами. Варвара вздрагивала, испуганно прислушивалась к удаляющимся шагам: не Федор. К горлу подкатывался тяжелый соленый ком. Варвара мучительно глотала его и снова начинала плакать.
Она не боялась возвращения мужа. Нет, еще тогда, на собрании, когда вставала со своего места и шла к слишком ярко освещенной трибуне, в голове, среди множества других мыслей, пронеслось: «Придет Федя с собрания… что скажу… как в глаза посмотрю ему? Ведь столько лет жили…». Варвара только ниже нагнула голову: «Ну что же, и скажу. Все скажу тебе, Федя…». И твердо взошла на трибуну.
А все-таки… все-таки страшно было думать о том, что муж сейчас придет и надо будет что-то говорить, надо будет смотреть ему в глаза.
Теплые слезы еще сильнее мочили подушку.
Федор Крутояров в эту ночь не пришел домой. Когда в окна стал просачиваться неторопливый зимний рассвет, Варвара поняла, что муж не придет и днем.
Начинающийся день немного успокоил Варвару. Она вздохнула, встала с кровати и только теперь обнаружила, что так и не сняла с себя ни полушубка, ни полушалка.
Раздевшись, Варвара подошла к зеркалу и стала поправлять растрепавшиеся за бессонную ночь волосы. В полумраке комнаты полные, оголенные выше локтей руки казались бледными. В зеркале на нее смотрело чье-то чужое, измученное лицо с глубоко ввалившимися черными глазами.
Приготавливая завтрак, Варвара слышала, как в другой комнате сынишка, собираясь в школу, искал что-то на столе и отдавал последние приказания Трезору. Пес заискивающе скулил, и Варвара даже слышала, как он в избытке собачьей преданности ползал у ног Витьки и подметал хвостом крашеный пол. Но все это было где-то далеко, не в ее доме. Она вернулась к действительности, когда сынишка ловко влез на высокую табуретку, подвинул к себе тарелку с лапшой и спросил: