Варвары
Шрифт:
Алексей на бегу метнул меч, целя в спину всадника. Он не думал о том, что потом придется отвечать за убийство. Он знал только одно: это надо остановить. Копьем Алексей попал бы, но меч — не копье. Коршунов промахнулся. Зато без меча он побежал быстрее. А всадник, наоборот, сбавил, въезжая в проулок…
Алексей успел в последний момент, обогнал Настю, перехватил ремень и тут же уперся, рванул на себя, уже жалея, что бросил меч и перерубить ремень нечем. Конь дернул — их швырнуло в сторону, ударило о бревенчатую стену. Настя вскрикнула.
Всадник
Слуга Стайны ощерился, попытался развернуть коня, но в проулке было слишком тесно. Конь ударил задними ногами — Алексей увернулся и использовал рывок для прыжка. В следующий миг он уже сидел на крупе позади всадника, выворачивая у него из руки нож.
Хвитс бешено сопротивлялся, конь под ними, стиснутый между стенами, бился и лупил копытами в бревна.
Больше всего Коршунов боялся, что они свалятся оба и конь понесет, увлекая за собой Настю.
Хвитс держался на лошади крепко, как клещ, и изо всех сил лупил Коршунова локтем левой руки. Но Алексей боли не чувствовал, жал, пока в правой руке врага не хрустнуло. Пальцы Хвитса разжались.
Коршунов перехватил нож и полоснул по ремню… И в этот же момент Хвитс изо всех сил ударил пятками в брюхо коня, и тот рванулся вперед.
Алексей не удержался, полетел на землю и так треснулся спиной, что воздух из легких выбило напрочь, а в глазах потемнело.
Прошло, наверное, несколько секунд, пока в голове у него прояснилось.
Первое, что он увидел: маленькая ножка Анастасии, разбитая до крови, и пара кожаных шнурованных сапог сорок пятого размера.
В следующий момент Алексея схватили за руки и рывком поставили на ноги. Коршунов узнал одного: дружинник Одохара, из молодых, и еще двое незнакомых. Алексей криво усмехнулся… И тут же получил кулаком в живот.
Бил незнакомый. Перекошенная от ярости рожа… Коршунов не стал разбираться, из-за чего его так невзлюбили. Он сделал вид, что удар «прошел»: разинул рот, задержал дыхание… И очень качественно заехал агрессору в пах. Потом влепил пяткой в свод стопы (жаль, что босиком!) одного дружинника, треснул затылком в нос второго, вырвался и обнаружил, что к нему бегут, с самыми черными намерениями, еще человек десять. Он глянул на Настю: женщина пришла в себя и отползла к стене. Хорошо, может, не затопчут. И как назло, ничего подходящего, даже палки кривой…
Хорошо хоть, то были не дружинные. Но их было много и все как на подбор — крепкие ребята. За ножи не хватались: орудовали кулаками и дубьем, поэтому секунд десять Коршунов выстоял, даже ухитрился вырубить парочку… А потом в толпе мелькнуло оскаленное бешеное лицо Агилмунда…
«Теперь все!» — подумал Алексей, на собственной шкуре узнавший, на что способен старший брат Книвы.
Это было действительно все. Потому что вокруг сразу стало совсем пусто. Нападавшие отпрянули, как стая шавок при появлении волка.
— Ну зачем ты прибежал? — проворчал Агилмунд, покосившись на Коршунова через плечо. — Какой дурак тебя позвал?
Коршунов промолчал.
Так они и стояли вдвоем, у бревенчатой стены, пока, раздвинув толпу, к ним не вышел Одохар.
— Отойди от него, Агилмунд, — бросил рикс.
Агилмунд подчинился, но уронил
— Аласейа — мой родич, рикс!
Вождь кивнул.
Ясно, что Агилмунд — в своем праве. Родича следует защищать всегда. Независимо от обстоятельств. Сначала защитить, а потом разбираться, кто прав.
Вперед протиснулся Ахвизра, за ним — Книва. Встали за спиной Одохара. За ними — еще с полдюжины дружинников. Выстроились цепью. Толпа охотно подалась назад, уступая место профессионалам. Многие из добровольных помощников правосудия уже испробовали на себе коршуновские кулаки.
Алексею почему-то вспомнилось, как он точно так же прижимался к стене, когда его пытались убить из-за черепановского Буратино. Тогда он был — один против всех. А сейчас…
— Почему ты не дал ее казнить, Аласейа? — строго спросил рикс. — Ты, мой дружинник, поступил против моего слова…
— Почему ты не позвал меня, вождь? — непочтительно перебил его Коршунов. — Почему ты решил казнить ее, не спросив, что я об этом думаю?
— Потому что я — рикс, — сухо ответил Одохар. — Этого достаточно.
— Есть закон, — напомнил Коршунов. — И есть судья в бурге.
— Не для моей рабыни, чья вина объявлена.
— Она — твоя рабыня? — изумился Коршунов.
— Моя, — сказал Одохар. — Стайна подарил ее мне. Он знал, что она недолго проживет в моем доме. Ее вина известна. И тебе, Аласейа, она тоже известна. Эта женщина предавала всех. Она умрет.
— Нет! — перебил Коршунов. — Она не умрет. И я хочу, чтобы ее вина была объявлена при мне! Потому что я не знаю за ней такой вины, за которую следовало бы казнить только ее! Подумай, Одохар! Крепко подумай!
— Ты мне угрожаешь? — совершенно будничным голосом поинтересовался Одохар, но Алексей не обманулся. В этот миг его жизнь висела на волоске.
Краем глаза он увидел, как Агилмунд, будто невзначай, положил руку на оголовье меча, покосился на Ахвизру, потом повел глазами в сторону Книвы…
Вновь накатило теплое чувство: свои — рядом и защитят. Сейчас. А что — потом?
— Я прошу, вождь Одохар, — спокойно и веско уронил Коршунов. — Ты — рикс. Но я хочу услышать тебя и хочу быть услышанным. Разве это не мое право?
Одохар медлил…
Он был неглуп. И умел при необходимости обуздывать свои чувства. Среди его соплеменников это было довольно редкое качество. Коршунов знал, что нужен Одохару. Но не настолько, чтобы ради этого ронять свой авторитет. В конце концов, под парусами цвета снега и крови не обязательно должен стоять небесный герой Аласейа. Героя не будет, но шелк останется. С другой стороны, Аласейа — не просто небесный герой и кувшин с удачей. Он еще и родич мирного вождя (ох, не зря Одохару не понравилось избрание Фретилы!), и родич первого из его дружинников, и… Нет, придется сохранить Аласейе жизнь. Пока. Но у Одохара хорошая память и хорошее терпение. И он дождется времени, когда можно будет расквитаться с собственным дружинником, который из-за бабы пошел против своего вождя!