Варвары
Шрифт:
– Всех бойся, – с горечью закончил он. – И своих, и чужих. Неужели так и суждено художнику на все времена?
В Ольвию прибыли ночью. Лога с Олой Сосандр поселил на втором этаже своего дома. Жили они тайно, никуда не выходя. Художник приносил новости. Все они были плохие. Однажды пришел стратег Гекатей. Его рассказ о продвижении персов вызвал тревогу. И Гекатей, и Агай ждали появление персов через Танаис и Тавриду, но они двинулись из завоеванной Аттики кратчайшим путем через Босфор и Балканы. Навстречу им спешно и налегке ушел со своими кочевниками Ксар. Остальная орда во главе с Агаем двинулась следом. С шумом и ревом прокатилась она мимо Ольвии. С женщинами и детьми, гоня перед собою несметные стада коров, овец и коней. Агай не въехал в город, но через посыльного велел узнать, где обещанные ему гоплиты. Гекатей тут же отправил ему когорту из обученных пехотинцев, и она ушла со скифами, предводимая вторым пылким стратегом Тесеем. Теперь жители Ольвии собирают вторую когорту. Гекатей сам возглавит ее. Так он решил давно. Но вторую когорту теперь придется оставить для защиты Ольвии. Дело в том, что поступили известия о скифах Ксара. Они встретили персов где-то за Тирасом, но, не принимая сражения, отходят сюда к Гипанису, а следовательно, к Ольвии. Видимо, Ксар не решается начинать сражения сам, ждет воссоединения с Агаем. А если соединятся, примут бой и не выстоят? Тогда персы появятся под стенами города. Кому ж его защищать?
– Вы думаете отбиться? – спросил Лог.
– Думаем умереть, защищая свои дома, – ответил Гекатей. – Агай не упрекнет нас в измене. Настоящие солдаты ушли с ним, а эти – вооруженные виноградари, горшечники и рыбаки – плохая опора.
– Вы неладно решили! – Лог подошел к комнатке, в которой отдыхала царевна, послушал, не встала ли она, не слышит ли их разговора. Тихо было за дверью.
– Тогда советуй свое, – попросил Гекатей.
– Вторую когорту надо тоже послать вперед, – подходя к ним, сказал Лог. – С ней я и царевна. Когда Агай увидит ее среди своего войска…
– Это придаст ему решительность! – поддержал его молчавший до этого Сосандр. – Царь скифов не допустит пленения царевны и ускорит сражение. К тому же царевна вот-вот станет матерью, а гибели ее и, возможно, наследника, единственного внука… Да что там! Прав Лог. Надо выступать немедленно. Что за выгода умереть здесь, когда это станет неотвратимым? Лучше встретить врага на дальних подступах к Ольвии, а если уж погибать, так не видя мучений наших жен и детей.
Гекатей молчал. Видно было, что ему очень не хочется принять решение Лога и Сосандра. Но стратег, как и Сосандр, хорошо знал о постановлении Совета граждан. В нем предписывалось новую когорту так же послать навстречу врагу. Богатые горожане не хотели злить персов обороной, если они подойдут к городу. Умилостивить их покорностью и щедрой данью, вот о чем они думали. Присутствие же в Ольвии Гекатея во главе когорты помешало бы этому.
Знал Гекатей и другое: если ослушаться Совета, его сместят с поста главного стратега. Его, воздвигшего несколько трофеев на полях брани во славу Эллады!.. Недаром же раздавались крики с кольцевых сидений Совета о своенравии стратега. Мол, Гекатей, не забудьте – спартанец! А Спарта всегда глядела свысока на остальных эллинов, в том числе на боголюбивые Афины. А то, что он проводил ночи без сна, мучаясь раздробленностью Эллады и не видя способа свинтить ее в один механизм, об этом не было сказано ни полслова.
– Один персидский корабль подойдет к Ольвии и захватит ее, безоружную, – наконец проговорил он. – Но вижу я, как все сговорились. Принимай и веди ты, Сосандр, вторую когорту. Я поспешу к первой и вышлю тебе навстречу Тесея.
Он взмахнул рукой, повернулся и быстро вышел. Сосандр пожал плечами.
– Так решил Совет, друг Гекатей, – сказал он в пустой и яркий от солнечного света дверной проем. – Можно ли перечить Совету?..
На другой день утром Азгур приволок в дом художника мешок. В нем был панцирь, шлем и поножи для Лога. Все это мастер заказал через Сосандра. Пока Лог облачался в сверкающие доспехи, юноша принес снизу огромный щит и короткий меч.
Азгур окреп. Плечи его раздвинулись, голова на сильной шее сидела гордо. С того дня, как его чуть живого подобрал на волноломе Астидамант, прошли долгие месяцы. Благодарный юноша многое поведал своему спасителю. Когда Скил навестил Ольвию, поэт представил ему Азгура. Выслушав повесть о его приключениях, о судьбе наконечника, Скил только крякнул, потер рукой закрасневшие шрамы. Выходило так, как он и предполагал. Ксар отобрал наконечник у Опии, оболгал Лога перед Агаем.
Азгура он с собой не взял. Оставил у Астидаманта и наказал дожидаться Лога и служить царевне. И юноша служил теперь верно и расторопно. Он тоже обзавелся оружием и хранил его в крепкой кибитке. Дубовая, с узкими прорезями бойничек, обитая полосами железа, кибитка будет походным домом царевны, ее служанки и его – Азгура, телохранителя.
К вечеру Ольвия прощалась с когортой. Одетые, как для боя, стояли плечом к плечу горшечники и рыбаки, кузнецы и башмачники. Бронзовые шлемы сияли, нащечники были опущены. Длинные щиты, поставленные на землю, прикрывали их до половины груди. Казалось, когорта сейчас тяжело ступит вперед и с лязгом столкнет свое железо с железом врага. Лица вчерашних мирных граждан были суровы, похожи одно на другое. Родные с трудом отличали их. Толпы провожающих молчали. Жрецы принесли жертвы, Совет архонтов дал последнее напутствие Сосандру, и он покрыл голову шлемом. Пронзительно запела флейта, звук ее стронул когорту. Гоплиты приподняли щиты, двинулись к воротам. И раздался плач. Женщины рвали волосы, дети визжали. Почуяв неладное, завыли не ко времени псы, заржали кони, заыкали ослы. Когорта уходила боевым порядком, в три ряда обступив повозки. В самом центре катилась высокая кибитка Олы, но никто не подозревал, что в ней. Правил лошадями Азгур. Лог шел в рядах гоплитов, ничем особенно не выделяясь. Были и среди солдат высокие ростом. К тому же он сбрил бороду, срезал волосы на манер эллинов, оставив на лбу крутой завиток. Когда он впервые показался таким Оле, она не сразу признала в бравом гоплите своего Лога. Теперь царевна нет-нет да приникала глазом к бойничке, но отыскать Лога среди одинаковых шлемов, щитов, среди всего этого железного сияния никак не могла.
Астидамант со своими рабами шел рядом с Логом. Раб, которого поэт выкупил у тощего работорговца, теперь стал третьим в доме Астидаманта. На войну рабы пошли за своим хозяином с радостью. Они любили добряка поэта.
Когорта проходила ворота, и вдруг Лог увидел Опию. Она сидела на песке и глядела на море. Накатные волны почти касались ее босых ног. Положив огромную голову на колени гетеры, лежал рядом дог. Он умными глазами глядел в ее лицо, а она гладила его по исхудавшей спине, что-то горячо объясняла, тыча в море исцарапанной и грязной рукой. Лог сцепил зубы, покосился на Астидаманта. Глаза их встретились.
– Она любили тебя, – со вздохом проговорил поэт. – Любила, как могла.
«Всякий ищет свое, а уж найдет или нет – дело случая и воли небожителей. Опия сейчас бы провожала меня, но нет: одна сидит на песке, а я иду своей дорогой рядом с повозкой жены». Лог повернул голову к гетере, теперь она играла в камешки. Подбрасывала вверх рябую стайку, ловила тыльной стороной ладони и счастливо смеялась.
– Друг! Шея с петель сойдет! – толкнули мастера в спину. – Шаг не сбивай!
Лог отвернулся и, будто отгоняя от лица муху, махнул рукой, незаметно мазнув по щеке. Никто не заметил его слезы. Теперь он больше не оглядывался и потому не видел, как ступающие последними семь шеренг гоплитов изломали строй, подбежали к гетере. Она испуганно щурилась, глядя на закованных в железо людей, и все отползала и отползала, елозя в песке коленками. Бывшие рабы, гребцы капитана Гастаха, теперь вольные граждане Ольвии, понуро и виновато смотрели на Опию. Молодой атлет, крикнувший когда-то, требуя свободу, снял шлем. Потемневшими от боли глазами за печальный удел женщины, освободившей их, смотрели на него остальные гоплиты. Они ожидали чуда. Вот он скажет что-то такое, и ей это поможет.
– Я объездил все эллинские города Понта, бывал у диких людей степи, но никто не сказал мне, добрая госпожа, как выкупить у безумия прежнюю тебя, – голосом странным, навзрыд, проговорил атлет.
Опия скривила грязное, все еще красивое лицо и захныкала, зажимая рукой коленку. Другой рукой шлепала поранившую ее ракушку. Гоплиты, увидя кровь, качнулись к ней, но огромный пес вздыбил загривок, щелкнул красной, в белой заставе клыков, пастью.
– Идем, братья, – позвал атлет. – Она нашла заступника и друга до могилы. Что теперь ей люди?