Варяги. Смута
Шрифт:
За столом нас уже ждали. Те трое побратимов, кому можно было верить всегда и во всем. Олег сидел. Уткнувшись носом в лист пергамента. Наверняка проверял статьи доходов-расходов, стремясь извернуться и увеличить первые и не особо раздувать вторые. Магнус попивал сильно разбавленное винцо, взирая куда-то в потолок. Он так часто делал, особенности мышления жрецов мне пока понять не удавалось, а как следует вникать в это не хватало времени, сил и частично даже желания. Как-нибудь потом, здесь время терпит. Ну а Гуннар, тот стоял у окна и смотрел на привычную суету во дворе. Впрочем, наше появление почуял. Сразу. Мигом обернулся и, слегка улыбнувшись, вымолвил:
— Хальфдан, Роксана… Доброго утречка.
Ответно поприветствовали и его, и остальных, после чего расположились за столом, где уже было все выставлено. У меня по утрам особого аппетита никогда не было. Так слегка перехватить и не больше. Поэтому весьма скоро я мог полностью сосредоточиться на делах. А их хватало.
Ну так что, Гуннар, вокруг Переяславля все то же творится?
— А пожалуй, — хмыкнул побратим, одновременно перемалывая крепкими зубами кусок тушеной поросятины. — Прознатчики киевские все так же крутятся на всех дорогах и тропах, следят за выезжающими и прибывающими. Пусть тешатся, от этого им толкового прибытка не случится.
— Сам знаю, что мышиная возня. Просто стараются нас из себя вывести Меня, признаться, другое интересует. То посольство, которое мы пощипали, оно не только доехать до Царьграда успело и доложить. Обратно скоро ли и с чем пожалуют?
Вопрос был не шуточный, собравшиеся тут это осознавали. Ведь Владимир Святославович, по всем сведениям и косвенным признакам, отнюдь не оставил свою идею заручиться поддержкой Византии. Более того, это была очень серьезная карта из имеющихся у него на руках.
— Самое крайнее по весне пожалуют. А если поспешат, то и зимой. Только мне сомнительно, — покривился Бешеный. — В Византии любят долго думать, медленно решать.
— Это лишь первая часть. А вторая…
— Тут даже гадать нечего, Мрачный. Привезут наметки договора меж Русью и Византией, а то и сам договор в нескольких видах. Или… Есть и еще одно сильное средство. Кровь!
— Не поняла, — вскинулась Змеяка. — Чья кровь?
— Родственная. Мы с Мрачным намедни разговаривали, он и подумал, книги греческие и ромейские полистав, любопытную мысль. Да что я то пересказывать буду, пусть он всем нам и скажет.
Сдал меня Гуннар, причем с потрохами. А ведь это и не мысль была, скорее вариация на тему известного мне из официальной истории и возможных вариантов в свете произошедшего уже тут, после моего попадания. И сейчас придется ее излагать уже перед всеми тут находящимися. Эх, сыроватая еще теория, до конца не продуманная. Ладно, понеслась.
— Любые договоренности между странами можно нарушить, что часто и случается. Зато есть средство, которое не то чтобы делает договор нерушимым, но позволяет существенно его укрепить. При его использовании семьи правителей становятся родственными.
— У Владимира жена Рогнеда Полоцкая и несколько признанных наложниц, — проворчал Магнус. — А византийский базилевс не захочет отдавать кого-то из своих родственниц второй жженой или вообще наложницей. И гордость не позволит, и их христианская вера.
— Верно говоришь и про Владимира, и про мысли ромейского базилевса. Беда в том, что одно и виду упускаешь, — нерадостно усмехнулся я. — Смена Владимиром веры на христианскую сделает его жену незаконной. Тут или заново по их обрядам свадьбу играть, причем жених и невеста оба должны быть крещеными, или… Вот посуди сам, зачем Владимиру тогда Рогнеда, которая ненавидит его до глубины души?
Вокруг повисло гробовое молчание. Мысли, которые витали в воздухе, определенно являлись не самыми радужными. Тут люди собрались умные, многих иллюзий давно лишившиеся. Понимали, что Рогнеда для Владимира и особенно Добрыни если и не исчерпала свою полезность, то близка к этому.
Я же знал и другое. В прежнем варианте истории Владимир именно что женился на сестре базилевса Василия Болгаробойцы Анне, разведясь с Рогнедой и сослав тут обратно в Полоцк вместе с сыном Изяславом. Правда под очень плотный надзор, что неудивительно после попытки его прикончить. Но тогда и сейчас — две большие разницы. Тогда она не представляла уже угрозы. Сейчас же… Трон под Красносолнечным нашим начал поскрипывать, поэтому он, с подачи Добрыни, родственника своего и наставника, может пойти на более жесткие меры.
Первым решился нарушить тишину Гуннар. И не с общими словами. а с вполне конкретными, к делу прямое отношение имеющими:
— Если все так, недолго Рогнеде жить осталось. Вскорости после того, как договор с ромеями заключен будет, сгинет наследница покойного князя Полоцкого Рогволда.
— Почему так? — усомнилась Змейка. — Хотел бы избавиться, мог сделать это и раньше. Так ведь до сего дня жива, хоть и под строгим надзором, и мужа своего за дело ненавидит, и бежать пытается.
Бешеный промолчал, как и я с Олегом. Все потому, что тут наиболее весомо мог возразить Магнус со своим статусом жреца. Что он и сделал.
— До его желания связать себя договорами с Византией мнение жрецов имело для него значение. Он опасался утратить поддержку. Сейчас все изменилось, мы для него враги, пусть это и скрывается. Я согласен с Гуннаром — Рогнеда долго не проживет. А может и ее старший сын, Изяслав. Сам Владимир навряд ли помыслит про последнее, а вот Добрыня может.
— Но…
— Насчет старшего сына Рогнеды клинком по воде начертано, — я накрыл ладонь Змейки своей, слегка сжав. Так она немного успокаивалась, по опыту знаю. — А вот сама Рогнеда живой для него опасна. Куда, как ты думаешь, они кинется, освободившись от ненавистного муженька?
— Полоцк!
— А там еще есть те, кто помнит Рогволда. И ярлы, которые из-за последних событий недовольны князем Киевским. Ну так что, отпустит ли Владимир Рогнеду, станет ли подвергать опасности частицу своей власти, на сей раз над Полоцком?
Вопрос был риторическим, ответа не него не требовалось. Зато во весь рост поднималась проблема, решать которую нам было не то что необходимо, но желательно. И озвучить ее, к моему удивлению, решил наш казначей, Олег Камень. Уже давно отложив в сторону листы пергамента, он откашлялся, прочищая горло, и тихо проговорил: