Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь
Шрифт:
Монашек вскинул голову (Духарев увидел, что под глазом у него наливается здоровенный фингал), всхлипнул громко.
– Церковь жгут! – повторил он. – Нас бьют. Иерея насмерть убили!
– Кто?
Сверху Духарев не видел лица жены, но по голосу понял: поверила.
– Киевские люди…
Сладислава ахнула.
«А ведь действительно беда, – подумал Духарев. – Неужели бунт?»
И опрометью, оттолкнув взвизгнувшую девку, бросился вниз.
Сладино лицо – белее снега. Если бы не держал ее Сергей крепко, упала бы.
– Я
– Не бойся, дочка! – это проскрипел старый варяг. – Никто тебе зла не учинит. Мы не позволим!
Это «мы» в устах старика-калеки звучало странно, однако ж было правдой. Не было в Киеве варяга, который не прислушался бы к слову Рёреха-ведуна. А варяги…
«А варягов в городе нынче сотен пять, не более, – прикинул Духарев. – Остальные разъехались кто куда. Родичей повидать, вотчины проведать. А киевлян – тысячи, нет, десятки тысяч… Правда, и христиан среди них – не менее тысячи. Только здесь, на Горе, не менее пятнадцати дворов. Большинство, правда, в Вышгороде… Эх, жаль что со мной – только Велимова полусотня! Своих гридней тоже распустил. На побывку. Но ведь есть еще Святославова дружина…»
– Зброю мне, одеться! – крикнул Духарев. – Вставай, малой! – рявкнул он на монашка.
Но монашек, похоже, совсем ослаб и голос утратил.
– Поднимите его! – велел Духарев. – Дайте ему меду.
Монашка вздернули на ноги, сунули емкость. Тот сначала головой мотал, потом присосался – не оторвать.
– Хорош! – скомандовал Сергей. – Отберите у него корчагу. Ну как, божий человек, полегчало? Давай, рассказывай…
И монашек, сбиваясь, поведал о том, что случилось.
Церковь их была – при ромейском подворье. Но не внутри, снаружи. Нынче после заутрени, когда братия села к трапезе, в церковь ворвалась толпа. По словам монашка – огромная. Сразу стали крушить да бить. Священнослужителей, монахов, служек… Настоятелю разбили голову дубиной…
Некоторые пытались спастись на ромейском подворье, но там заперли ворота и не впустили никого. А он, монашек, сумел вырваться и убежать. За ним гнались, но не догнали. А он вот – сюда…
Тем временем во дворе собрались духаревские гридни. Десятка два. Остальные – где-то в городе… гуляют. Собирать некогда.
– На коней!
Ему тут же подвели Калифа.
– Батька, я с тобой! – подал голос Богослав.
– Нет, – отрезал Духарев. – Ты, Славка, останешься здесь. Если что, кто мать защитит?
С виду Богослав – совсем мальчишка. Однако ж не мальчишка. Отрок. Юный воин.
– Погоди, муж, вот возьми! – Слада сунула Сергею кринку с молоком, горячую еще краюху…
– Спасибо! – Духарев поцеловал ее нежно, как прежде. – Ничего не бойся, моя хорошая! – глянул через плечо жены на Рёреха… Тот кивнул: не беспокойся, воевода, обережем твою хозяйку.
У ворот Горы толпился народ. С десяток воев (против обычных двух) перекрывали дорогу наверх. Гридни были Святославовы, причем из ближних, покрытые шрамами опытные рубаки.
– Назад, сдай назад, не напирай… – лениво покрикивали они, беззлобно отпихивая древками самых настырных.
Наверх пропускали только тех, кто жил на Горе, челядинов.
Духарева узнали, поприветствовали.
– Кто вас на стражу ставил? – спросил Духарев. – Князь?
– Он.
– А сам где?
– Там, – десятник махнул в сторону Подола. – Дорогу! Дорогу воеводе!
Толпа нехотя раздавалась. Чья-то проворная рука сунулась цапнуть золотую висюльку с узды воеводы. Свистнула плеть. Брызнула кровь. Воришка завопил, схватившись за рассеченное лицо. Толпа зароптала…
В ту же секунду мечи духаревских гридней покинули ножны.
– Р-разойдись! Постор-ронись! – звонко и яростно хлестнул по ушам голос Велима.
Толпа отпрянула, раздалась к заборам.
Духарев скользнул взглядом по лицам, злобным, испуганным, – никого не узнал. Неудивительно. За десять лет население Киева и пригородов увеличилось раз в пять. И большую часть из этих десяти лет Духарев провел в дальних походах…
Ничего не сказал воевода. Молча двинул коня вниз по улице. Дружина – за ним.
За городской стеной, на ярмарочном поле у Соляных ворот, собралась изрядная толпа. И толпе этой, похоже, было наплевать, что по ту сторону поля, оттуда, где стояла построенная лет десять назад княгиней Ольгой церковь, поднимается черный густой дым. Это было неправильно. Обычно киевляне относились к пожарам очень серьезно. Тушили всем миром и незамедлительно.
Но не сегодня. Сегодня – вече.
Стояли родами и дворами. Большинство – смерды да челядь, однако ж кое-где и высокие боярские шапки мелькали. Отдельно, кучкой, словно бы сами по себе, но на возвышении, перевернутой телеге, – жрецы Волоха.
Еще на одной телеге – ораторствовали. Какой-то купчина с Подола и еще один мужик неопределенного сословия, длиннорукий, как обезьяна, лаялись друг с другом. Толпа вокруг орала. Вече, одним словом. Традиционное народное развлечение. Дубинки и пиво приносим с собой, плюхи и зуботычины получаем на месте. В другое время Духарев послушал бы, о чем дискуссия, но не сейчас. Сейчас его куда больше интересовала горящая церковь.
Духарев и его сопровождающие двинулись сквозь толпу. Люди сторонились, давая дорогу. Здесь никто не пытался ухватить духаревского Пепла за узду. И слов злых вслед не бросали.
Проезжая мимо волохов, Духарев кивнул одному, знакомому, заходившему к ним на подворье – к Рёреху в гости. Жрец тоже кивнул, с важностью.
Церковь горела. А вокруг нее, на соответствующем отдалении, цепочкой стояли конные Святославовы гридни и никого не подпускали к пожарищу. По эту сторону оцепления тоже толпился народ, поменьше, чем на площади, сотен семь-восемь. Много женщин. Кое-кого Духарев узнавал: люди из христианской общины. Стояли, смотрели с печалью и смирением.
Кто-то, узнав Духарева, вскрикнул радостно, сунулся к стремени, но гридни не подпустили.