Варяжский меч

Узкая лесная дорожка серой нитью вьется под копытами лошадей. На все стороны, куда ни кинь, сплошная стена деревьев, тянутся к небу могучие лесные великаны, да мелькает густой кустарник. Травы почти не видно, не растет она в вечной тени под пологом леса. Разве что на прогалинах и полянах зеленеет лесное разнотравье.

Древний глухой лес, росший на этом месте с незапамятных времен, еще помнил те времена, когда Варяжское море только установилось в своих пределах, а на далеком востоке таяли последние языки Великого Ледника. Многое видело полабское полесье: по его опушкам пробирались саблезубые тигры и паслись шерстистые носороги. Через чащу проходили стада гигантских

Видывал лес и людей. Первоначально были это группы охотников в звериных шкурах, с каменными топорами и примитивными луками с тростниковыми стрелами. Они охотились, распахивали и возделывали пойменные луга с тучным черноземом, ловили рыбу в реках и ручьях. Постепенно людей становилось все больше и больше. Удивительное племя прекрасно приспосабливалось к любым превратностям и неожиданностям, на которые так богат мир, помаленьку меняло по своему вкусу окрестности, строили себе дома, огораживали поселения частоколом и валами.

Сами люди также менялись. Одни народы уходили или вымирали, на их место приходили другие. Здесь бывали и тевтоны, и лангобарды, и маркоманы. Появлялись в полесье железные легионы римлян. После них пришли гунны и готы. Опять повернулось колесо Богов, и в опустевший после жестоких битв лес пришли новые народы. С верховьев Лабы и от далекого Дуная спустились роды умелых ремесленников, земледельцев, неутомимых и ловких охотников, неукротимых в бою свирепых воинов. Они быстро расселились по всему благодатному краю от чешских гор и до самого Варяжского моря. Себя они называли велетами, древанами, ободритами, ваграми, сербами, полабами, ругами, но общим именем для всех родов и народов было русы, или русичи.

Быстро освоившись на новых землях, пришельцы построили города, распахали целинные и заброшенные земли, проложили дороги через лес и бросили гати по болотам. Привычные к лесной жизни, с детства знавшие и любившие труд, они умели жить в ладу с природой. Знали, что человек естественная и неотъемлемая часть Мира, не самоизбранный царь, а сын Неба и Земли. Они не забывали свое родство с Матушкой-Землей.

Как бы то ни было, но полесье менялось, лесов становилось меньше, болота осушались, а сквозь непролазные чащи пробегали шумные наезженные тракты. Лес терпел. Но не оттого, что не мог справиться с людьми, нет — если бы сама Мать-Земля захотела, люди бросили бы свои города, села и пашни и бежали бы сломя голову, навсегда забыв дорогу и детям заповедовав не ходить в эти места. Люди знали это и старались не гневить Богов и своих Небесных Прародителей. Ни одно дерево не рубилось зря, лес под пашни расчищали ровно столько, сколько могли обработать, охотились только для собственного прокормления. Ничего не брали лишнего и не губили без толку, от дурной лихости и ухарства. А взяв от леса, старались принести встречный дар, задобрить духов, маленьких хозяев земли, отплатить добром за добро. Бывало, и новые леса сажали, особенно любили русы дубы. Священные деревья самого Первого Сына Прародителя Мира.

Так шли годы, размеренно катилось коло Рода, пока на землях Полабья не появились новые пришельцы. Опять вспыхнула война. Все чаще безмолвные лесные великаны и древние камни становились свидетелями жестоких битв и яростных схваток. Все чаще горели города и села, а по дорогам тянулись унылые колонны полоняников. По плодородной черной земле текли красные ручьи, а на деревьях появлялись страшные плоды с выпученными глазами и высунутыми языками. Наступало новое время. Новое время под знаком новых пришлых Богов. Неугомонные двуногие в который раз стремились заново переделить эту землю.

Узкая лесная дорожка стелется под копытами лошадей. Отряд всадников едет шагом, не торопясь. Все мужи с оружием, в бронях, едут одноконь, без заводных, весь нехитрый дорожный скарб в седельных сумах. Обычный воинский отряд русов в два десятка конных, спешащий по своим делам. Несмотря на внешнюю беззаботность, люди не зевали, не отвлекались на пустопорожние разговоры, внимательно смотрели по сторонам. Ни одно движение в кустах, ни один посторонний звук не оставались без внимания.

С детства знакомые с лесной жизнью воины легко читали почти незаметные знаки и следы, как развернутую грамоту — вот сойка раскричалась, справа между деревьями трава шелохнулась и мелькнул волчий хвост. Зверь торопится уступить дорогу конникам. Под корнями раскидистого дуба мох примят, пучки сорванной травы лежат, несколько веточек орешника сломлены, значит, здесь люди были, привал делали. Недавно прошли, не позднее чем на заре. В низине, там, где осока и камыш колышутся между лозняком, похрюкивает семейство кабанов. При приближении людей старый секач приподнял кверху рыло, с шумом втянул воздух, грозно всхрапнул и, убедившись, что опасности нет, принялся выкапывать сочные вкусные корневища рогоза.

— Погоди, старшой, — крепко сбитый широкоплечий воин в пластинчатой броне и островерхом шлеме с полумаской придержал за руку возглавлявшего отряд седоусого пожилого человека с изрезанным глубокими морщинами лицом.

— Что-то чуешь, Стемир? — голос боярина был тихим, негромким, но чувствовалось в нем что-то, заставляющее прислушаться и вникнуть в слова. — Или заметил что?

— На сердце тяготно. Бок чешется. Помнишь, старейшина в Раздольницах говорил, в лесу неспокойно? Саксы пошаливают.

— Думаешь, осмелятся напасть? Нас два десятка, с оружием, — усмехнулся седоусый.

Называли его Гремич, Званов сын. Не только уважительное обращение соратников, но и внешний вид выдавали в Гремиче воина знатного, уважаемого рода или боярина. Кольчатая бронь новгородской работы двойного плетения с длинными рукавами, обтянутый медью шлем с наносной стрелкой и нащечниками. С плеч боярина свисал новый, темно-красный, украшенный богатым узором мятль, на ногах добротные сапоги из хорошо выделанной кожи. Из-под мятля выглядывала рукоять висевшего на широком кожаном ремне, украшенном бронзовыми вставками, прямого меча в потертых ножнах.

Обычные незатейливые потрепанные ножны и лишенный каких-либо украшений, урочья резного, обмотанный простым кожаным ремешком черен меча резко выделялись по сравнению с богатым одеянием и доспехом их обладателя.

На самом деле этот меч боярин не променял бы ни на какие сокровища мира. Клинок ему подарил сам великий Свентослав Ингоревич на площади перед догоравшим дворцом кагана в столице Хазарии Итиле. Тот славный день навеки врезался в память Гремича. Усталость после тяжелого боя, гудящие ноги и руки, запекшаяся кровь на руках, выщербленный, изрубленный щит, кругом дым и огонь пожаров. Прямо под ногами валяются изрубленные тела хазар. И в самом сердце захваченного города перед дворцом, на берегу Волги, князь одаривает отличившихся в бою воинов из казны кагана. Город они сожгли и разрушили до основания, слишком много слез и крови русов пролилось на его улицах. А подарок из рук князя-барса остался как память о славных днях и походах.

Это были великие дни, никогда еще Гремич не водил сотню в бой под командой такого или хотя бы равного ему полководца, как Свентослав. Кривичи и поляне именовали князя на свой манер Святославом, но Гремич предпочитал старинное варяжское звучание.

С тех пор прошли годы, после хазарского похода Гремич вернулся в родное Полабье, но память о славных днях и походах под рукой величайшего полководца навсегда остались в памяти боярина. Гремич никогда в этом не признавался, но его самолюбие тешило и то, что Свентослав Ингоревич приходился дальним родственником князю ободритов Белуну, которому сейчас служил боярин. Дед же Свентослава Рюрик был племянником князя Мечидрага, а тот был прадедом Белуна. Такая вот родственная связь получалась.