Васек Трубачев и его товарищи (книга 3)

— Нюра! Нюра! Это улица Чехова! Вот здесь мы шли в поход!

— А вот магазин школьных принадлежностей! Моя мама мне тут тетрадки покупала…

— Бежим! Бежим!

— Сева, давай руку!

Нюра, Лида и Сева Малютин бегут по улице родного города.

Все оставшееся позади кажется им страшным сном.

— Мы дома, дома! — взволнованно повторяет Нюра. Каждый знакомый переулок вызывает в ней бурную радость, каждый камешек кажется родным. — Это же все наше, наше!

— Мамочка… мамулечка… мама моя! — прижимая к сердцу руки, повторяет Лида, спотыкаясь от волнения.

Сева бежит рядом с девочками. Он не может говорить, он счастлив, что снова видит свой родной город, и встревожен переменами в нем: опустевшие улицы, крест-накрест наклеенные на окнах белые полоски, большие черные надписи на подвалах домов — «Бомбоубежище». Значит, и здесь эта страшная война! Она пришла и сюда, в их маленький мирный городок, где все еще полно теплых воспоминаний, где весной на школьном дворе, весело толкаясь, мальчики и девочки собирались на экскурсии, где в зимние каникулы выезжала за город шумная ватага лыжников. В то счастливое время каждый раз под Новый год по заснеженным улицам медленно шествовал к школе румяный Дед Мороз с целым мешком подарков за спиной, а на улицах сновали веселые, торопливые люди, в окнах светились елочные огоньки, и за каждым окном был праздник.

Сева напряженно вглядывается в заколоченные дома, видит около магазина длинную очередь стариков и женщин. Зачем они там стоят? Разве магазин еще закрыт? Какие усталые лица у этих женщин! Сева думает о своей матери. Сердце его сильно бьется, и радостная улыбка снова появляется на губах. Может быть, сейчас мама что-то чертит за большим столом. Сева видит склоненную голову матери, чуть-чуть растрепавшиеся мягкие волосы. «Мама, ты еще ничего не знаешь, а я уже здесь!»

Люди удивленно глядят вслед бегущим по улице ребятам. У всех троих толстые байковые кофты, похожие на медвежьи шкурки, и радостные, счастливые лица. Люди так соскучились по счастливым лицам ребят!

…Вот сквер! Вот переулок! Колонка! Здесь, за калиткой, уже виден дом Пети Русакова. И маленький флигель, где живет Мазин.

Девочки замедляют шаг, с трудом переводят дух:

— Зайти? Сказать, что они уже едут?

— Нет, нет! Это потом. Раньше домой! К нашим мамам!

Они пробегают еще одну улицу.

Школа! Вот она, красная крыша родной школы!

Школочка, миленькая! Что там сейчас? Идут ли уроки? Может быть, все учителя ушли на фронт, а учительницы с маленькими детьми уехали. Ведь все матери увозили своих детей! С кем же занимаются ребята? А может, ребята тоже уехали?.. И где теперь Сергей Николаевич? Скорей бы узнать, пишет ли он!

Может, на одну минутку заглянуть в школу? Нет, нет! Это потом. Сейчас к родителям!

Еще и еще переулки, улицы… Здесь знаком каждый столбик, каждый двор… И вот уже…

Все трое останавливаются перед зеленой калиткой.

— Мой дом! — задыхаясь, говорит Сева.

Девочки распахивают калитку настежь:

— Беги же, беги, Сева!

— А вы… как же? — неуверенно спрашивает мальчик. — Одни?

Лида тянет его за рукав к калитке.

— Может, пойти с тобой, Сева? Может, нам с Нюрой пойти? — спрашивает она, оглядываясь то на Севино крыльцо, то на длинную улицу, где стоит ее дом и где ждет ее мама.

— Нет, нет! Идите… я один… Идите скорее!

— Мы здесь… мы недалеко, — бормочет Нюра.

Девочки оставляют его и, часто оглядываясь, бегут дальше.

Даже здесь, в родном городе, им страшно расставаться. Сева машет рукой, бежит к крыльцу.

Дверь открыта, но в квартире пусто. В общей кухне не слышно гудения примусов. У соседей висит замок. Сева медленно открывает дверь в свою комнату. Сквозь занавешенные окна чуть-чуть пробивается свет. Мамина кровать смята, на столе лежат луковица и кусок хлеба… Чьи-то грязные, запачканные глиной башмаки попадаются под ноги. В углу, на письменном столе, сложены Севины учебники… Сева оглядывается, ищет записку. Уходя, мама часто оставляла ему записки…

На улице грохочет грузовик; какая-то женщина в грубой солдатской стеганке прыгает с машины и идет к крыльцу. Сева выглядывает из своей комнаты в коридор:

— Не знаете ли вы, где моя мама?

Женщина останавливается на пороге, сдергивает с головы платок:

— Сева!.. Боже мой… Сева!..

Сева утыкается лицом в солдатскую стеганку:

— Мама! Я пришел…

Лидина мама на работе. Девочка бежит к ней в незнакомое учреждение, долго стоит под воротами и просит дежурного пустить ее к маме. Дежурный звонит по телефону.

Лида тянется к трубке, подпрыгивает.

— Это я, мамочка, золотая, родненькая!.. — кричит она.

Разговор обрывается. Дежурный гладит Лиду по голове:

— Бежит твоя мама, бежит…

Одна, другая секунда кажутся девочке вечностью. Потом дощатая дверь в конце коридора широко распахивается, и Лидина мама, живая, настоящая мама, бросается к своей дочке. Она ощупывает ее голову, плечи, целует в глаза, в щеки, смеется и плачет, плачет и смеется…

— Когда же? Откуда?.. Все вы приехали? С Митей?

Лида ловит мамины руки, обнимает ее, заглядывает ей в глаза.

— Нет, мы просто… мамочка, там такая война… мы одни… на самолете… — беспорядочно рассказывает она между поцелуями. — Нас три дня держали в Москве, хотели куда-то эвакуировать. Мы еле-еле упросили, просто плакали… Мамочка, родненькая!..

А на другой улице перед забитой наглухо дверью стоит Нюра Синицына.

— Уехали… уехали… — растерянно повторяет она.

Тихо обходит пустой дворик и, прислонившись головой к забору, смотрит на улицу:

— Уехали…

Сева Малютин вместе со своей мамой бежит по мостовой. Сева перебегает на тротуар, толкает плечом калитку, хватает Нюру за руку:

— Вот она, мама! Вот она!

Севина мама гладит девочку по голове, обнимает ее за плечи:

— Нюрочка, твои папа должен был уехать — его командировали в Уфу. Он очень боялся оставить твою маму одну, а мама плакала и не хотела уезжать, она все ждала тебя. Мы с Лидиной мамой заходили к ней перед ее отъездом и обещали, что ты поживешь пока у нас. Пойдем к нам, Нюрочка! Ведь вы с Севой товарищи.