Васёк Трубачёв и его товарищи
Шрифт:
– О чем ты с ним говорил? – спросил его Русаков.
Но Мазин был поглощен своими мыслями.
– Так вот оно что… – чему-то удивляясь, снова повторил он.
Лида Зорина избегала смотреть на Васька, она то и дело подходила к Саше и с глубоким сочувствием смотрела на Малютина. У Вали Степановой было строгое лицо, и другие девочки неодобрительно молчали.
Хуже всего было Коле Одинцову. Он то сидел на парте рядом с Васьком, стараясь в чем-то убедить его, то отходил к Саше. И, недовольный своим поведением, думал: «Что это я от одного к другому
Одинцов все еще надеялся помирить обоих товарищей.
– Ты бы сказал ему, что виноват, ну и все! – уговаривал он Трубачёва.
Васёк, разговаривая с Одинцовым, становился прежним Васьком.
– А если по правде, по честности – я виноват, по-твоему? – спрашивал он товарища.
– Виноват! – твердо отвечал Коля. – Не попрекай, чем не надо. Ты против Саши барином живешь.
– А он имел право мелом меня попрекать?
Одинцов пожал плечами:
– Не знаю… Если ты клал этот мел, то куда он делся?
Разговоры не приводили ни к чему. Один раз Трубачёв сказал:
– С Булгаковым я дружил, а теперь он мой враг. И больше о нем не говори. Я к нему первый никогда не подойду. А ты с ним дружок. И со мной дружи.
– Да ведь нас трое было…
– А теперь ты у меня один остался, – решительно сказал Васёк.
К концу дня, видя, что ребята, как будто условившись между собой, не заговаривают о ссоре, Трубачёв успокоился, принял свой прежний вид и даже сказал Малютину:
– Я ведь тебя не хотел вчера…
– Я знаю, я знаю! – поспешно и радостно перебил его Сева. – Дело не во мне, я другое хочу тебе рассказать… Только дай мне честное пионерское, что не рассердишься.
– Я на тебя не рассержусь, говори.
Сева быстро и взволнованно рассказал ему про мальчишку в Сашином дворе, как тот осыпал Сашу насмешками, когда Саша нес помои.
Васёк стукнул кулаком по парте:
– И ты не выскочил и не дал ему хорошенько? Эх, я бы на твоем месте…
– Я вышел потом… Но это не то, я другое хотел сказать.
Они посмотрели друг другу в глаза.
Васёк потемнел.
– Ты что же… меня к тому хулигану приравнял? – тихо, с угрозой спросил он.
– Тот хулиган не был Сашиным товарищем, – ответил ему Сева.
Глава 23
Статья Одинцова
Одинцов писал статью. Он описывал все происшедшее в классе так, как оно было. Но каждый раз на фамилии Трубачёва он останавливался и долго сидел, опустив голову. Потом снова брал перо.
«А теперь ты у меня один остался», – сказал ему Васёк.
«Но ведь я в глаза говорил ему, что он виноват. И завтра сам скажу, что статью написал. Как пионеру скажу… Он поймет, что иначе нельзя мне», – волновался Одинцов.
Уже несколько ребят спросили его в классе, какую статью он даст в стенгазету.
– Правду напишешь?
– Как всегда.
Одинцов вспомнил, что, ответив так ребятам, он перестал колебаться, но после этого никак не мог подойти к Трубачёву и ушел домой, не попрощавшись с ним. И всю дорогу в мыслях его что-то двоилось, путалось. Трубачёв стоял по одну сторону, а он, Коля Одинцов, – по другую. Ребята ждали от Одинцова правды и справедливости.
«Я спрошу его, как бы поступил он на моем месте, – волнуясь, думал Коля. – Он ведь тоже пионер, он не захочет, чтобы я из-за него пионерскую честь свою запятнал».
Одинцов снова брался за перо:
«…Когда Трубачёв выходил, к нему бросился Малютин и сказал: «Трубачёв, ты виноват». Трубачёв схватил Малютина за плечо и сильно толкнул его…»
Подумав, Одинцов зачеркнул слова «схватил» и «сильно». Вышло так: «Трубачёв взял Малютина за плечо и оттолкнул его…»
– Почти одно и то же… – прошептал Одинцов и перешел к следующему происшествию:
«…А потом Мазин за что-то ударил Русакова, и оба спокойно вышли из класса. Редакция надеется, что Трубачёв, как пионер и товарищ, поймет, что он сделал нехорошо, и как-нибудь помирится с Булгаковым».
Васёк притих. Он вдруг понял, что всех обидел: и тетку, и Сашу, и Севу Малютина, – что он перед всеми виноват. От этого на душе у него было тоскливо, и даже приезд отца не обещал ему радости. Случай на Сашином дворе не выходил у него из памяти. Он думал о Саше. Вспоминал, как они с Одинцовым звали его на каток, а он не мог пойти.
«А ведь Сашке, конечно, трудно, а я еще попрекнул его. Он, верно, сразу того хулигана вспомнил… Такую обиду Саша не простит. Тетка тоже не простит. Она так заботилась обо мне, а я назвал ее ведьмой… Сева простил. Почему простил Сева – непонятно. Но Малютин вообще непонятный. Может, он трус и не хочет ссориться со мной? Нет, он не трус! Он даже, наоборот, как-то…»
Но как это «наоборот» – Васёк не додумал.
Была суббота. После обеда собиралась редколлегия, вчера ребята давали заметки. Интересно, что написал Одинцов? Вчера из самолюбия Васёк не спросил его об этом, хотя сам Одинцов все время начинал с ним разговор о стенгазете. Видно, не знал, как писать, и хотел посоветоваться.
«Наверно, написал просто, что куда-то делся мел и дежурные поспорили между собой», – спокойно подумал Васёк.
– Тетя Дуня, мне в школу на собрание нужно.
Тетка молча накрыла на стол. Она все делала теперь молча. Васёк слышал, как вчера вечером она сказала Тане:
– Он меня обидел, и я все ему буду делать официально.
Васёк вздохнул:
«Ну что ж, я тоже официально буду!»
Глава 24
В землянке
Мазин перестал ходить на занятия к Трубачёву. С одной стороны, его мучила история с мелом, и он чувствовал себя виноватым перед Васьком. С другой стороны, после злополучного урока он решил подтянуть Русакова и сам превратился в учителя, пригрозив Петьке, что будет считать его последним человеком в Советском Союзе, если он не научится отличать подлежащее от сказуемого и глагол – от имени существительного.