Ваша Раша
Шрифт:
– Да куды нам спешить? – отмахнулся председатель. – Сельхозработы один хрен закончились, а в таку погоду тока дома сидеть да водку жрать! Вы как насчёт ентого дела, кстати?
Он выразительно поскрёб себе шею толстым указательным пальцем.
– А? Что? – смутился было Иван, но потом собрался и решительно мотнул тут же загудевшей от обиды больной головой: – Не-не! Не употребляю!
– Жаль! – искренне посочувствовал председатель. – У нас ведь тут развлечений никаких нету. Был клуб, да заведущая о прошлом годе тож в город подалась. Грит: «Не хватало ещё с тоски тут у вас удавицца!»
Председатель поплевал
– Ну, пошли!
– А скажите… – пробормотал тот, поднявшись ещё на ступеньку и протянув руку в направлении барского дома, – что за порода такая у этого пса?
– Дед мне грил – борзая! – отвечал председатель, придерживая дверь. – Помню, пацанёнком был, их тут целая свора бегала. Штук десять, не меньше. Ристократы, ядрёнать! С нашими деревенскими не якшались и собачьих свадеб не играли, всё промеж себя! Вот и повывелись терь вчистую, суки!
– А что, в деревне охотников у вас разве нету? Ведь борзая – это же первоклассная собака! Умная, стремительная, благородная. Ей цены нет! Мой дед все гда держал пару гончих, а о борзых только мечтал – не по карману.
– Дак ей же в придачу ещё и лошадь надобно! – криво усмехнулся председатель. – За ней ить не угонисся – она шибче зайца чешет. А мужикам лошадя для своих нужд потребны, а не по лесам да полям за зверьём гонять.
В конторе со стен на корреспондента пытливо глянули хитро прищуренный Ленин и поднявший в сомнении левый уголок рта Хрущёв. Достоинства и обречённости, как у гордого пса, в их глазах Борзов не заметил. Скорее, наоборот.
– А что это вы, батенька, всё больше богзыми интегесуетесь, а не заданием гедколлегии? – спросил Ильич и заложил большой палец за жилетку.
– Ты пидарас? – с широкой улыбкой вопросил Борзова Никитушка. – Гляди, с такими мыслями живо у нас пойдёшь на два года на лесозаготовки!
– Ваша фамилия явно не габоче-кгестьянского пгоисхождения! – погрозил Ивану пальцем Ильич. – Откуда у вас этот нездоговый интегес к бугжуазным пегежиткам, коим является охота с богзыми собаками?
– Говно! – припечатал сонную муху ботинком Хрущёв. – Все вы, сопливые интеллигенты, это одно сплошное говно на шее трудового народа!
– Ну так помойте шею! – не выдержал Борзов, поморщившись от боли. – Чего развонялись-то сами на всю округу?!
Ленин с Хрущёвым, однако, ничего не ответили несдержанному почитателю аристократических пород собак. Диспута не получилось. Драчки – тем более.
А вот председатель колхоза вдруг замер на полпути к своему столу, внимательно посмотрел на корреспондента снизу вверх и медленно, с подозрением спросил:
– Каку таку шею? Ты точно с газеты приехал?
– Э-э-э… простите… это я не вам… – пробормотал смущённый Иван.
– Не мне?! А кто ж тута есть ещё, окромя нас с тобой?
– Это я им! – неосторожно кивнул Борзов на портреты. И пожалел.
– Ах, йи-и-им… – Председатель тщательно осмотрел Ивана с ног до головы, обошёл его по кругу, не отрывая пристального взгляда, в задумчивости снял трубку телефона и, с трудом впихивая грубые пальцы в отверстия диска, набрал какой-то номер.
– Алё, редакция газеты «Знамя труда»? Это председатель колхозу с деревни Дворнягино. Ну, куда вы карриспиндента давеча заслали… Да, да – яво! Шта?
Голавль мечты
Как говаривали, помнится, классики ещё в школе: чуден Дон при тихой погоде! [1] Станичные мальчишки летом проводили на нём всё светлое время суток – с удочками по утрам и вечерам, а днём на пляже – с надутыми камерами от тракторных колёс.
Василёк, белобрысый городской сорванец, приехавший к бабке с дедом на каникулы, не был исключением. Целыми днями он пропадал на реке, то исследуя ежегодно наполняемые половодьем озёрца и протоки, то забираясь на возводимый заново каждую весну понтонный мост.
1
Примечания на стр. 139–143.
На правый берег с его откосными сахарно-меловыми горами Василёк не ходил: слишком уж резко Дон-батюшка там набирал глубину. Да и течение уносило наживку за какие-то секунды. Замучаешься перезабрасывать.
Нет, мальчик любил тихие заводи, куда заплывала отдохнуть от стремнины и зловещих глубин всякая рыбья молодь типа голавликов и краснопёрок.
Он даже изобрёл для себя новый метод ловли без грузила и поплавка. Весь мир уже давно знал этот метод как ловлю нахлыстом, но советский телевизор не больно-то показывал, как этот самый мир ловит рыбку себе в удовольствие.
Сотни луговых кузнечиков извёл Василёк, отправляя их на крючок как наживку для стремительных хищников. Но зато и результат у него был налицо: каждый вечер приносил он в хату целую связку упругих рыбёшек.
– Кормилец! – ласково называла его бабушка. – Кажинный день риба на столе!
– Бездельник! Хучь бы воды под яблони натаскал… – ворчал себе под казацкий длинный ус дед, не отрываясь от чтения газеты «Правда». – Я вон надысь* тридцать вёдер с журавля приволок!
Василёк ничего не отвечал деду. Только выпивал залпом поднесённую бабулей пол-литровую банку парного молока, съедал нехитрый ужин и ложился спать. Снились ему в основном сны про трофейных голавлей и язей, которых он вытаскивал из Дона после упорного вываживания.
Бабушке, хлопотавшей по хозяйству с первого света и до кромешной темени, не снилось ничего.
А деду, суровому ветерану всех коллективизаций и войн, снилась упорная борьба не на жизнь, а на смерть с врагами коммунизма и пособниками мирового империализма.
В тот день, встав чуть позже бабули, которая уже успела подоить корову и отправить её в бредущее мимо дома стадо на выпас, Василёк решил пойти рыбачить на понтонный мост. Ранним утром по мосту, как правило, никто не ездил, и смотрящий, дородный дядь Валера в прорванном под мышками и выцветшем от старости тельнике, появлялся на рабочем месте уж никак не раньше половины восьмого.