Ваше благородие
Шрифт:
— Мне будет жаль лишиться такого компетентного командира, — Адамс в своей обычной манере замаскировал просьбу.
— Ничем не могу помочь.
— Господин Скоблин, — Адамс повернулся к заместителю начштаба ВВС. — Принимайте командование.
— Нколай — сказал Клембовский, — не делайте этого. Не связывайтесь с ними. Кровь — не вода.
— Кровь — не вода, — эхом повторил Николай Скоблин, которому при всех других раскладах не видать поста командира ВВС еще лет двадцать. — Я принимаю назначение, ваше высокоблагородие…
Обстановка больниц всегда нагоняла на Артема жестокую тоску. А это была не просто больница — тюремный госпиталь. Удобная кровать, решетки на окнах и надзиратель под дверью. Вдоль коридора он ходил, видимо, лишь за тем, чтоб размять ноги — в длинном одноэтажном здании Верещагин был один, как перст.
Как его принесли — он не помнил. Зато очень хорошо помнил все происшедшее…
Пальцы помнили хрустальную огранку тонкого горлышка графина, рука помнила изменчивую тяжесть сосуда, тело помнило пять шагов и разворот от бедра, и бросок, и хрустальный взрыв…
И дикая мальчишеская радость с привкусом крови. Неподотчетное разуму, звериное чувство: получи, получи, гад!
…Чтобы этот аристократический козел захлебнулся кровью и не вякал про возможность сдачи! Не для того погибли Кашук и Даничев, Миллер и Сидорук, не для того Володька стал калекой, не для того Мухамметдинов и безымянный рядовой были застрелены, чтобы князек здесь говорил о сдаче!
За убийство его повесят. Теперь уже все равно. Он сам облегчит им задачу. Когда найдет что-нибудь, на чем можно повеситься.
Принесли ужин. Или завтрак? Если еду приносят в три часа ночи — что это?
Надзиратель-медбрат поставил поднос на столик. Вернувшись через десять минут, нашел ужин (завтрак?) нетронутым.
— Сэр, — робко обратился он. — С вами все в порядке?
Удивительная учтивость со стороны вертухая.
Странно, что приходит на ум советское словечко. Согласитесь, что оно сочнее, выразительнее, чем крымская аналогия — «цигель».
— Вам помочь? Я мог бы принести что-нибудь другое.
После очередной паузы он задал новый вопрос.
— Позвать врача, сэр?
— Нет.
— Вы ничего не съели…
— Я не хочу.
— Вам плохо?
— Я в порядке.
— Извините, сэр. Не обижайтесь на меня, — медбрат оглянулся, — я и сам не рад, что эти баггеры засунули вас сюда. Если я могу чем-то помочь…
«Принеси хорошо намыленную веревку, парень. Или, на худой конец, мой ремень. Вот и все, чем ты можешь мне помочь».
— Нет, спасибо.
Парень забрал ужин (завтрак?), оставив только стакан апельсинового сока. И три капсулы, судя по цвету — анальгетик, антибиотик и снотворное.
Артем сунул все три в рот и выпил сок. Потом повалился на подушку и выплюнул капсулы в ладонь.
И самое странное — не мог заснуть. Передозировка бензедрина? Возможно… И сколько времени он будет лежать пластом, когда закончится срок действия?
Утро высунулось из-за кромки горизонта, поползло с востока на запад, добралось до Крыма. Все тот же парень принес уже несомненный завтрак, который, несмотря на всю свою несомненность, был так же проигнорирован.
Таблетки, маленькие «куколки», опять лежали на подносе. Антибиотик, анальгетик, снотворное.
Верещагин повторил манипуляцию с таблетками, выглушив стакан томатного сока. Дрожь возобновлялась временами — будет плохо, если они быстро поймут, что он не принимал лекарств. Сколько нужно собрать? Для верности — дюжину. Просрочить еще два приема. Каждые три с половиной часа.
Он выдержит. По сравнению со всем остальным это не так сложно…
Он вырубися через минуту. Впал в глухое бесчувствие, куда даже кошмарные сны боялись забираться, пошел вниз топориком и зарылся до самых пяток в илистое дно. Сутки он провел почти без движения, а когда вынырнул из густой и муторной мглы, выяснилось, что он в палате не один.
Сосед спал, натянув одеяло до самого носа, как ребенок. Верещагин присмотрелся к его лицу.
— Флэннеган, — прошептал он. — Черт бы тебя побрал с твоими выдумками, Флэннеган.
На соседней койке спал Глеб Асмоловский.
17. Империи наносят ответный удар
Сарабуз, 1 мая 1980 года, 0330 — 0400
Всю ночь на аэродроме кипела работа, какую видели в Сарабузе только во время больших учений: к боевому вылету готовили одновременно все самолеты.
Подготовка началась еще днем, когда в холмах пехота гасила последние очаги сопротивления советских десантников. Приказ звучал ясно и недвусмысленно: подготовить к вылету все самолеты. Заправить под завязку. Достать из сейфа кассеты с планом «Северный Экспресс» и загрузить в бортовые компьютеры. Наладить связь и взаимодействие. Покрыть машины составом «гриффин». Подвеситьбомбы, ракеты и зарядить пушки.
Летчикам не надо было лишний раз пояснять задание. Они знали план «Северный Экспресс» как свои пять пальцев. Они готовились к этому годы, все годы остервенелой вражды между матушкой-Россией и ее непутевой дочерью-Таврией. Менялись модели самолетов, уходили и приходили поколения летчиков, а план в общих чертах оставался тем же: они летели бомбить советские аэродромы.
Летчикам сказали, что в это самое время там кипит такая же работа: заливаются полные баки горючего, подвешиваются бомбы и ракеты, загружается маршрут полета и информация о целях. Они могли верить в это или не верить, но получить доказательство в виде тысячи-другой кассетных бомб никому не хотелось. Общая судьба Общей судьбой, но лучше бить, нежели битым быть.