Вашингтон, округ Колумбия
Шрифт:
— Государственные дела подождут. Дом пока еще не горит. Садовые шланги могут еще полежать. — Движением руки он откинул со лба знаменитую прядь волос. — Итак, мы собрались здесь, чтобы обсудить вопрос о дополнительных выборах в палату представителей по Второму избирательному округу. И о Клее.
Клей возликовал. Так или иначе, жизнь его теперь, безусловно, изменится.
— Как вам известно, судья, Клей в течение некоторого времени присматривается к этому месту в палате. В округе его знают, между прочим, он там родился. И вот уже несколько лет втайне от меня он подготавливал почву. — Полуулыбка расплылась в улыбку. — Теперь, когда наш старый друг Макклюр ушел на федеральную службу, его место освободилось, и Клей хотел бы его занять. Но… — Бэрден повернулся к судье Хьюи и широко раскинул руки, словно собираясь обнять его, — …он не сделает, не сможет сделать, не должен сделать ни шагу в нашем штате без вашего согласия.
Надолго воцарилась тишина. Поленья потрескивали в камине. Ветер на улице шумел среди деревьев. Клей вдруг почувствовал, что ему стало прохладно, как будто где-то открылась дверь и потянуло сквозняком. Бюро прогнозов предсказывало снег.
Судья низко опустил голову и прижал подбородок к целлулоидному воротничку, который исчез в дряблых складках шеи. От воли этого человека зависело теперь будущее Клея. Наконец судья произнес одно-единственное слово:
— Джесс?
Клею сначала даже показалось, что судья просто кашлянул. Но сенатор отреагировал моментально. Джесс — это Джесс Момбергер, старший сенатор от их штата, политический вольнодумец, который в той же мере поддерживал президента, в какой Бэрден ему противодействовал, и умудрялся при этом сохранять хорошие отношения с консервативным большинством штата.
— Джесс даст свое благословение, когда придет время.
— В этом округе любят Джесса, — сказал судья таким тоном, словно его это огорчало. Он впервые повернулся к Клею. — Вы знаете, что вам придется бороться с достойным соперником, который добивается этого места и по справедливости должен был бы его получить?
— Да, сэр, я это знаю. И я готов к борьбе.
— Ох уж эти новоиспеченные претенденты, — пробормотал судья, глядя в камин, и сердце Клея упало. — Я не могу вам помочь, — сказал он наконец.
В мозгу Клея мелькнула даже мысль о самоубийстве, но тут сенатор снова завладел разговором.
— Надеюсь, другому кандидату вы тоже не станете помогать?
Судья усмехнулся — отвратительное зрелище, — обнажив неправдоподобно громадные зубы.
— Нет, нет. Я никого не буду поддерживать.
Сенатор хихикнул:
— Старая хитрющая лиса, любую гончую запутает.
Клей в который раз восхитился той легкости, с какой сенатор находил общий язык с провинциальными политическими боссами. Он никогда не угождал, не заискивал, никогда не принимал неверный тон. Работая с Бэрденом бок о бок в Вашингтоне, где тот далеко не всегда отличался политической мудростью, Клей начинал упускать из виду, что его патрон — искуснейший политик их штата.
Судья повернулся к Клею:
— Все будет зависеть от вас.
— Спасибо, судья. — Клей взял безжизненно-вялую руку и с чувством пожал ее.
— Вы должны победить, — умирающим голосом произнес судья. — А теперь мне надо вздремнуть. Я давно пропустил свое время. Да, кстати, — добавил он вдруг, остановившись на полпути к двери. — У вас, кажется, богатая жена?
Пока Клей раздумывал, какой дать ответ, Нилсон пришел к нему на помощь:
— Да, это так.
— Вам это будет стоить двадцать, а может, и тридцать тысяч долларов. Куда больше, чем в доброе старое время, когда начинали мы с Джимом. — Судья был одним из тех немногих, кто называл сенатора по имени.
— Я думаю, Клей достанет денег. — Разговор, как всегда, явно занимал Нилсона.
— Да уж пусть постарается, — буркнул судья. — У нас также принято жертвовать жалованье за первый год службы в пользу партии — своего рода вложение капитала в будущее.
— Конечно, — чересчур быстро согласился Клей.
— Ну что ж, прекрасно, — сказал сенатор, просовывая руку под локоть судьи и провожая его к двери. — Не могу понять, зачем я это делаю. Я вовсе не хочу, чтобы Клей ушел от меня. Поэтому было бы куда разумнее интриговать против него.
Клей не слышал, что ответил судья на это, так как они были уже далеко. Он вытер вспотевшие ладони о брюки.
— Нервничаешь? — Нилсон ничего не упускал из виду.
— Этот судья — упрямый черт.
— Очевидно. У меня, правда, нет опыта общения с этими провинциальными типами. Где же ты возьмешь деньги?
— Что-нибудь да придумаю. — Клей еще не решался сказать, что, поскольку Блэз по-прежнему настроен враждебно, его единственная надежда — Нилсон.
— Судья с нами! — Сенатор появился в комнате, и следом за ним ворвался поток холодного воздуха. Он торжествовал, как будто это была его победа.
— Слава богу! — просиял Клей.
— Знаете, что он сказал в дверях? «Яне причиню ему вреда». Именно такое обещание нам и нужно было.
— Как это вы соглашаетесь отпустить Клея? — вдруг спросил Нилсон. Клей повернулся к нему, почуяв опасность. — Ведь он же ваша правая рука.
Жест сенатора, как всегда, доставил Клею эстетическое наслаждение. У большинства такой жест выглядел бы как непроизвольное телодвижение, судорожное подергивание или тик, но жесты сенатора, при всей их отработанности, были отменно красноречивы. Теперь он демонстрировал это свое искусство. Голова чуть склоняется набок — душевное уныние; руки опускаются вниз ладонями наружу — смирение; затем все тело медленно погружается в стоящее у камина кресло — покорность судьбе, неотвратимо приближающей человека к золотому концу долгой жизни.
— Они все уходят — рано или поздно.
Слова были излишни. Клей любил старика — именно так, как требовалось от него по долгу службы.
— Но вы бы могли ему воспрепятствовать. — Нилсон подмигнул Клею, чтобы показать, будто он шутит, но это лишь доказывало обратное.
— Никогда!
Вместе с этим словом в комнату снова ворвался поток ледяного воздуха.
— Здравствуйте, Клей, не знала, что вы здесь. — Диана уже шагнула назад, готовая обратиться в бегство. Но бежать решил Клей, которому никак не улыбалась эта встреча.