Василиса Прекрасная

– Ляля, для тебя сегодня особое задание.

Мужской голос звучал ровно, но я впервые услышала в нем пару по-настоящему теплых нот. Надо же, мой работодатель хоть к кому-то не испытывает своего фирменного раздражения.

Монументальная Ляля под сто килограмм веса одних мышц ничего не ответила, только изучила меня внимательными серыми глазами и вопросительно подняла бровь. Синее платье с более темными вставками по бокам облегало ее фигуру с филигранной точностью и без единой морщинки.

– Познакомься, Ляля, это моя новая кхм... личная помощница - Василиса. Василиса, а это Ляля Викентьевна - руководитель пиар-службы и большая умница. Она нам сейчас и поможет. Сделает из тебя что-нибудь приличное, до встречи есть три часа.

– Нет.

– Ляля, а срезанием по премии?

– Хоть кастрацией по окладу, Федор. Я не волшебница, ты мне магическую палочку забываешь купить третий год. С ней бы я дааа, и с Первым каналом о бесплатном интервью договорилась, и из этого личную помощницу вылепила.

Тут я, наконец, отмерла. "Этим" меня еще никогда в жизни не называли. Работа была очень нужна и я готова была на некоторые уступки, но уважение лучше потребовать сразу.

– Простите, что вмешиваюсь, но я тоже присутствую в комнате. И совершенно нормально выгляжу. Партнеры по переговорам, надеюсь, не разбегутся.

Оба посмотрели на меня с едва скрываемой жалостью.

– Федор Леонидович достоин самого лучшего, - холодно проинформировала меня девушка-памятник, - или вы не подписали контракт обязательного соответствия дресс-коду?

– Подписала, - с досадой признала я. Что я только не подписала в счастливом шоке после ознакомления с цифрой оклада. Помню, подписывала и улыбалась. Улыбалась и подписывала. Дурында.

Крупный мужчина в медицинском кресле нажал на пульт и выехал из-за стола.

– Ляля, ты у меня работать еще хочешь.

– Ну если ты прямо так ставишь вопрос...

– Именно.

Она едва заметно сморщила нос, Лялю здесь явно избаловали и жесткость постановки вопроса ей не понравилась.

– Ладно, сделаю что могу.

– Не что могу. А сделай из нее человека.

И пока я подбирала челюсть от возмущения, мужчина выехал из кабинете.

В коридоре что-то стукнуло, ахнуло женским голосом, ругнулось мужским.

– Он скоро выздоровеет?
– тихо спросила меня Ляля.

– Я приложу к этому все силы, - честно ответила я.

Она вздохнула, потерла подбородок, еще раз изучая мое свободное платье в розовый, кстати, очень милый, узорчик. Обошла, рассматривая мои светло-рыжие волосы, убранные в хвост, лицо с нормально подведенными черным карандашом глазами и бровями. Увиденное ей почему-то категорически не нравилось.

– Ладно, - сказала Ляля, - ради Федора и своей

– Езжай уже быстрее. Билетики не забыла?

Моя «почти свекровь» любила использовать уменьшительно-ласкательные слова. Рядом у нее жили «соседушки», ела она «вкусняшечки», укрывалась «одеяльцем». А двадцать семь лет назад произвела на свет «сладенького пупсика», который таковым ухитрился остаться в ее глазах до сих пор.

– Точно брала билеты, - ответила я, а сама полезла в еще вчера собранную сумку, чтобы проверить. Вот что за дурацкий характер? Знаю же, что положила, но проверяю. На всякий случай…

Кинула взгляд на список.

Подарки родителям. Сумка – вот. Коробка с электрорезкой – ох, и вынесла же я мозг продавцу вопросом: «На чем можно перемолоть ведро овощей? Насадки есть? Крепкие?» Ну, вот как объяснить человеку, что у родителей на юге любой рецепт начинается с записи: «Возьми ведро…» Например, помидоров. Отцу я лекарств прикупила – тут они дешевле. Положила… Ага…

Я окинула взглядом свои вещи, выдохнула. Вроде бы все. Я предпочитала делать все заранее, поэтому сегодня после ночного дежурства осталось только заскочить на пару минут за сумкой и можно в дорогу. С Алисой Альбертовной мы простились вежливо, но без особого тепла. Она часто подъезжала к нам с Пашей, так же как сейчас – внезапно, без всякого предупреждения. Заглядывала в шкафы, проверяла холодильник. Аккуратненько, не грубо, как кот на лапках. Якобы не желая обидеть. А потом тихонько бухтела сыну, наставляя его и одновременно песоча меня.

Обнаружить ее в квартире с утра радости не доставило, слишком быстро она запихивала мне в руки поклажу и разворачивала на выход прямо в коридоре, скорее всего опять настроилась порыться в вещах. Я хмыкнула, но не стала сопротивляться. Последнее дело ссориться перед дорогой.

Пока спускалась в лифте, размышляла, что вот за пять лет меня все происходящее в личной жизни уже конкретно так поддастало. Жизнь в запасной квартире его родителей, месте, которое они считали своим и постоянно проверяли, контролируя нас как неразумных детей. И нежелание дорогого и любимого вылететь из семейного гнезда, пойти работать на приличную зарплату, а не числиться в контроле своего папы «личным помощником», официально получая копейки. Зато раз в месяц Алиса Альбертовна передавала своему пупсику конверт с парой-тройкой пятитысячных купюр и со вздохом сообщала мне: «Это такая благородная ноша, такой родительский крест».

Хорошо не крестик. Я фыркнула.

Наше с Павлом зыбкое семейное положение – столько лет вместе, а до сих пор не женаты, было моим личным «крестиком». Особенно учитывая постоянные намеки свекрови, что наши отношения – только ради московской прописки, потому как понаехали. На что Павел молчал, зато потом горячечно и нежно шептал о том, как любит, как старается укрепиться в фирме отца и нужно «еще немного потерпеть», а пока – я молодец, трудолюбивая, стараюсь вместе с ним на благо будущей семьи. А я… мечтала, как у нас будет все чудесно в будущем.