Василий Головачёв представляет: Золотой Век фантастики
Шрифт:
Он снова подумал о том, что не давало покоя с тех пор, как он поговорил с Финном.
Финн сказал, что Гарриет Квимби — агент «Фишхука».
Нет, этого не может быть — кто, как не Гарриет, помогла ему бежать из «Фишхука».
И все же… Она была с ним в том городке, где его чуть не повесили. Она была с ним, когда убили Стоуна. Она была, когда он залез в дорожный гараж, где его поймал Рэнд.
Блэйн пытался загнать эти мысли в подсознание, но они продолжали вылезать наружу, преследуя его.
Чепуха. Гарриет — и вдруг агент. Журналистка высшего класса; надежный товарищ; когда нужно, решительна и хладнокровна.
Берег пересекал глубокий овраг, уползающий вниз, к реке. На краю оврага росло несколько изогнутых деревьев.
Блэйн обогнул рощицу понизу и сел на землю.
Внизу под ним неслась река, и в ее черных водах поблескивали серебряные искры, а лес в долине казался еще чернее. По обоим берегам белесыми горбатыми призраками выстроились холмы.
Сова замолчала, но рокот стал громче, и, если прислушаться, можно было различить, как журчит вода, омывая песчаные отмели и прорываясь сквозь кроны рухнувших деревьев, чьи корни еще цеплялись за берег.
«А здесь неплохо будет заночевать, — подумал Блэйн. — Правда, у меня нет ни одеяла, ни пледа, но деревья и согреют меня, и спрячут. И потом, за весь день я впервые оказался действительно в безопасном месте».
Забравшись в густую поросль, он стал устраиваться. Пришлось вывернуть несколько камней, убрать в сторону обломленный сук. Потом, орудуя на ощупь в темноте, он сгреб в кучу несколько охапок листьев и, только закончив все приготовления, подумал о гремучих змеях. Хотя, сказал он себе, для гремучих змей стало слишком прохладно.
Он сжался в комок на куче листьев. Оказалось совсем не лак удобно, как он рассчитывал. Впрочем, ему не так долго здесь лежать. Скоро взойдет солнце.
Блэйн тихо лежал в темноте, а его сознание, как на экране, снова и снова прокручивало события прошедшего дня — мысленно подводило итоги, чему он тщетно пытался положить конец.
Отдельные кадры и сюжеты истекших, наполненных событиями суток беспрерывно сменяли друг друга, теряя реальность, превращаясь в видения.
Как же их остановить, мучился Блэйн, как заставить себя думать о чем-то другом?
Но помимо воспоминаний в нем было еще нечто — разум Ламберта Финна.
Он осторожно попытался заглянуть в него и тут же отпрянул, словно наткнувшись на тугой змеиный клубок ненависти, страха и коварства. А в самом центре этой массы — голый ужас, превративший наблюдателя с Земли в визжащего маньяка, который вышел из своей звездной машины с пеной у рта, выпученными глазами и скрюченными пальцами, — ужас другой планеты.
Планета была отвратительной и мерзкой. Он увидел нечто абсолютно враждебное чему-либо человеческому. Оно кричало, выло, визжало. Оно жадно тянулось к нему своей мертвой головой. Все было нерезко, расплывчато; нельзя было разобрать деталей, и лишь волной накатывалось чувство всепоглощающего, бездонного зла.
Блэйн отшатнулся, вскрикнув, и его крик оттолкнул, заслонил это средоточие ужаса.
Но он успел ухватить другую, какую-то неуместную, мимолетную мысль.
Мысль о Дне всех святых.
Блэйн взялся за нее покрепче, стараясь отделить бесконечную ленту воспоминаний от дорожки с инопланетным кошмаром.
День всех святых — мягкий октябрьский вечер; по улицам, освещенным уличными фонарями или необычно огромной полной луной, будто специально
Все вспомнилось Блэйну до мельчайших деталей, будто это было только вчера, когда он, счастливый мальчишка, с криками носился по городу. И как же давно это было на самом деле, подумал он.
Это было еще до того, как страх загустел и разросся, когда к магии относились еще с улыбкой и находили ее забавной и когда еще умели веселиться в День всех святых. А родители не боялись вечером выпускать детей из дома.
Сегодня такое даже трудно себе представить. Теперь в День всех святых на двери ставят двойные запоры, закупоривают дымоход, а на окна вывешивают самые надежные заклинания против злых духов.
Жаль, подумал Блэйн. Сколько было радости! Однажды, в канун Дня всех святых, они с Чарли Джоунсом приделали постукалочку к окну старика Чендлера. Притворяясь донельзя разгневанным, старик выбежал с воплями на крыльцо и сделал вид, что заряжает свой дробовик. Они с такой скоростью помчались прочь, что свалились в канаву за домом Льюиса.
А еще был случай — такой случай… Больше ни о чем Блэйн подумать не успел…
Глава 28
Блэйн проснулся от холода и судорог в затекших мышцах и растерялся, не понимая, где он. Глядел на переплетенные над собой ветви, которые никак не мог вспомнить. И лишь постепенно начал осознавать, кто он и где находится.
И почему.
И то, что скоро День всех святых.
Он резко выпрямился и ударился головой о ветки.
С Днем всех святых была связана не просто случайная мысль.
С Днем всех святых был связан целый заговор!
Он застыл, обуреваемый негодованием и ужасом.
Как просто и в то же время дьявольски хитро — именно такой гамбит и должен был разыграть человек, подобный Ламберту Финну.
Нет, этого допустить нельзя. В противном случае произойдет очередная вспышка гнева против паранормальных, а когда схлынет первая волна террора и реакции, будут приняты новые ограничительные законы. Хотя законы, не исключено, уже и не понадобятся: погром может принять такой размах, что будут уничтожены тысячи паракинетиков. Операция «День всех святых» вызовет невиданную до сих пор бурю ярости против них.
Есть только одна надежда, решил Блэйн. Надо попасть в Гамильтон — ближайшее место, где можно рассчитывать на помощь. Там ему не могут не помочь, ведь в Гамильтоне живут только паракинетики и никто из них не может быть уверен в завтрашнем дне. Если случится то, чего он боится, Гамильтон будет уничтожен в первую очередь.
И если он не запутался в днях, то День всех святых — послезавтра. Хотя нет, «завтра» уже наступило. Значит, у него меньше двух дней, чтобы предотвратить несчастье.
Он выбрался из кустов и увидел, что солнце только-только показалось над холмами, просвечивая звонкий утренний воздух. Откос под ним, покрытый жухлой травой, плавно спускался к бурому речному потоку. Он поежился от холода и похлопал руками, чтобы согреться.