Василий Темный
Шрифт:
– Владыка, одна ли Тверь, на Москву кивая, плакалась? А Рязань да иные княжества удельные?
Вассиан вздохнул:
– В словах твоих, сын мой, не чую прощения. И нелегко прощать обиды. Но знай, смириться надобно. Разум должен одолеть тебя. И чем вы раньше этому, князья, вразумеете, тем меньше горя испытает Русь. А будет она тверская, либо московская, то Богу угодно, но с верой православной.
Удалился епископ, а князь Борис над словами его задумался. К чему взывает владыка: смириться, забыть Тверь поруганную, сожженную,
Мысль неожиданная, вспомнил, к чему звал Вассиан на Думе. В том разе эвон как говорил, будто к миру тверичей взывал, не московцев. Но мы ли в разорах повинны? Уж не митрополита Фотия Вассиан волю исполняет?
Эвон, когда Вассиан проведал, как Холмский с дружиной по окраине московской земли прошелся, сказывал: «Сегодня тверичи поозоровали, завтра московцы у тверичей».
А может, прав владыка? Вот и боярин Семен о том сказывает. Москве де над Тверью стоять надлежит, и московский Рюрикович Дмитрий Донской эвон как Москву возвеличил! Над всею Русью поднял. И коли Русь на Орду поднимать, так князья удельные к зову Москвы скорее прислушаются, чем к гласу Твери…
И думает, думает тверской князь Борис Александрович, и никак не приведет он мысли свои к ответу разумному. И так будто верно, и этак…
Так, ни к чему не придя, отправился на женскую половину хором, в горницу княгини.
Анастасия сидела за пяльцами и расшивала холст серебряной нитью.
– Для обители стараюсь, – промолвила она при виде князя.
– Борис оставил ее слова без ответа. Уселся на лавку у стены.
– Вассиан приходил, гнет к миру с Москвой.
– Может, сказ его верен?
– Может, и так, коли бы не мыслил он князя московского выше тверского.
Анастасия брови подняла:
– Что он такое сказывает, великий князь московский отрок!
– О том и речь, княгиня. Почему тверской князь должен кланяться Василию? Ты, княгинюшка, мысли мои прочитала. Я, Анастасия, рода тех Рюриковичей, какие ордынцам не покорились, в Орде смерть мученическую принимали. Вспомни великого князя Михаила Ярославича.
– Воистину, – княгиня с любовью смотрела на Бориса. – Я, княгиня суздальская, за великого князя тверского замуж шла, а не подручника московского. Князья суздальские тоже могли быть великими!
Уже возвратившись в свою опочивальню и ко сну изготовившись, князь Борис к разговору с Анастасией вернулся. И подумал: отчего же он в Вильно согласился на договор, зависимый от Витовта?
Почувствовав безнаказанность первого набега, князь Михаил Дмитриевич Холмский с согласия Бориса повел дружину по окраине московской земли во второй раз.
Шли загоном, разбросав крылья дружины, ровно невод. Разоряли деревеньки и села, свозили люд с московской земли на земли Тверского княжества. Князь Холмский наказывал воеводам: кто добром не пойдет, силой гоните…
И гнали. Первыми повезли крестьян на земли князя Холмского. Затем потянулись сани со смердами на поселения тверских воевод и бояр…
Отходила дружина неторопко. Конно отходила, тремя отрядами отроков младшей дружины, по полсотни каждый и большой, гридней около сотни. А впереди, опережая на конный круп князя Холмского с воеводами, везли хоругвь с Георгием Победоносцем и святые образа…
И снова Москва оставила без ответа разбойный набег тверичей. Не гремели барабаны и не гудели трубы, когда ввел князь Холмский дружину в Тверь.
От не столь отдаленных лет, а точнее, от времени Александра Невского попал божественный напиток чай на тверское торжище.
Чай пришелся по вкусу князю Борису, и дворецкий покупал его упакованный в малые цибики.
Князь пил его в малой горнице. Заваривали чай в кипящей воде, и ароматные пары разносились по всем хоромам. Борис вдыхал эти запахи, и ему чудились те неведомые земли Востока, где рос этот удивительный кустарник. Князь знал, что есть страны, где не бывает зимы, морозов, люди молятся иным богам, даже не мусульманским, как ордынцы, и не Яхве, как иудеи.
Князь Борис пил чай и диву давался могуществу Орды Чингисхана, доходившей до этих стран. Сколько ждать удельным князьям русским, чтоб собраться с силой и сбросить ордынское иго?
В раздумьях вспоминались слова Вассиана. Владыка взывал к единству с московским княжеством. Он, князь Борис, согласен, но чтобы Тверь была выше Москвы. Но согласятся ли князья московские?
Чтоб Тверь поднялась выше Москвы, сегодня лучшее время. Надо склонять к этому и рязанского князя, и можайского. Можайского еще князь Даниил обманом завлек к союзу с Москвой. Теперь нонешний князь можайский никак не вырвется из московских оков.
И рязанские князья на Москву недовольство таят. Еще первые Даниловичи у Рязани Коломну отхватили, да и иные земли. Эвона, Иван Федорович при встрече плакался.
В горницу дворецкий заглянул. Борис Александрович сказал:
– Завтра упреди боярина Череду, жду его…
Утрами в просторных сенях княжеских хором собирались тверские бояре. Выбирались из колымаг, какие сами, какие с помощью дворового. Появлялся князь Борис, бояре кланялись ему, и день начинался с просьб. А они у бояр разные, но больше таких, какие к деньгам сводились, хоромы новые ставить либо земли ждали.
Боярин Семен к Череду склонился:
– Дмитрий Никитич, великий князь ждет.
– Не ведаешь, к чему?
Дворецкий плечами пожал:
– Мне ль знать, какими заботами князь одолеваем.
Борис Александрович сидел в думной палате в высоком тронном кресле.
– А звал я тя, боярин Дмитрий Никитич, по делу важному. Чать вам, боярам, памятна та Дума, где мы речь вели, чем город крепить, камнями либо деревом?
Бояре закивали согласно.
– Так вот думал я, казна наша ноне не выдержит таких тягот, вот и поручаю я те, боярин Дмитрий Никитич, погляди своим глазом, какие стены и где обновить, сколь бревен из лесу в зиму срубить и приволочь. А те, боярин Семен, поручаю за боярами смотреть, чтоб они своих мужиков нарядили лес готовить.