Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Шрифт:
– Егорушка! – кинулась ему на шею Елена и стала горячо целовать лицо: – Что же ты меня пугаешь так, милый? Что же ты сердишься?
– А ты бы что сказала, кабы девицу предо мной увидела? – попытался отстранить ее муж.
– То же мальчишка малой совсем! Дитятко! Нечто к дитю меня ревновать станешь?
– Что-то больно страстно дитя это про аромат твой и вожделение сказывало…
– А хоть бы и так! – неожиданно с яростью топнула сапожком великая княгиня. – А может, мне тоже про губки яхонтовые мои, зубы жемчужные, про грудь высокую и глаза небесные услышать
Елена резко отвернулась, растирая под глазами слезы. А потом вдруг выбежала из комнаты.
– А ты говоришь, пусти, – покосился на сарацина Вожников. – Видишь, чего вышло? Я теперь, оказывается, еще и виноват! И что теперь делать?
– Либо в монастырь насильно постричь, властитель, либо прощения попросить.
– Однако ты хорошо изучил наши обычаи, мудрый Хафизи Абру, – хмыкнул Егор.
– Благодарю, великий князь, – поклонился в ответ на похвалу сарацин.
Вожников прошелся вдоль стены, постучал согнутым пальцем по карте Франции:
– На чем мы остановились? А-а, на разведке. Надо бы мне по-тихому прокатиться там да осмотреться.
– Коли ты намерен отправиться с визитом, великий князь, нижайше прошу взять меня с собой, дабы я мог составить описание земель христианских.
– Какой визит, мудрейший? Кто мне что покажет и расскажет, если я со свитой в окружении рати поскачу, да с королями во дворцах обниматься стану? Мне не королей, мне нутро державы пощупать надобно. Чем народ дышит, на что ратники жалуются, какие помыслы у дворян, в чем меж знатью разногласия? Слухи среди черни послушать, чаяния их узнать. Опять же, на дороги посмотреть тамошние, на крепости, на дисциплину ратную, на порядки местные.
– Лазутчиков послать мыслишь?
– Хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам… – задумчиво ответил Егор. – Лазутчика тоже учить надобно. Не всякий прочность стены по виду определит, не всякий в мыслях дворянских разберется. А иные еще не то сказывают, что узнали, а то, чего я от них услышать хочу. Нет, мудрый Хафизи Абру, самому и быстрее, и надежнее.
– Ты великий властелин, господин, ты князь и император! А жизнь лазутчика хрупка, как ветка саксаула. Как можно подвергать себя такой опасности?
– Ладно, пусть будет так, – внезапно согласился Егор. – Все бабы дуры. Пойду просить прощения. А ты, друг мой, карту рисуй. Не отвлекайся.
Великая княгиня, всхлипывая, стояла в углу своей платяной горницы, предназначенной для переодевания: с двумя зеркалами – одно из полированного серебра, а другое из обсидиана – с креслами и диванами для отдыха, подставками для ног, пухлыми подушками тут и там, толстым персидским ковром на полу. Все было роскошным и дорогим – кроме закопченной иконы Богоматери-Троеручницы,
Вожников подошел к ней сзади, взял ладонями за плечи, ткнулся губами в затылок, шепнул:
– Я тебя все равно люблю…
Княгиня всхлипнула громче.
– Хорошо, я попробую говорить все, что о тебе думаю. О том, что ты самая красивая. Что у тебя высокая грудь. Что прекрасная фигура…
На этом Вожников и иссяк. Сочинение комплиментов никогда не было его сильной стороной. Он больше привык не языком трепать, а руками работать. И рассчитать прочность несущих балок для навеса ему было куда проще, нежели хвалить носик или ушки девушки. Что может сказать про щеки нормальный человек? Ну, розовые. Ну, красивые. А что еще? Что большие? Или маленькие?
Нет, это уже что-то не то…
В наступившей тишине послышался шорох в соседней светелке. Егор, отпустив жену, подкрался к дверце, распахнул…
– Ах ты гаденыш! – схватив боярина за грудки, выволок его на свет Вожников.
– Княжич Пересвет… Слуга верный… – торопливо пробормотал тот.
– Неважно, – замахнулся Егор.
Мальчишка, вскрикнув, зажмурился, весь сжался, съежившись и повиснув в руке. И Егор остановился. Это и вправду оказался всего лишь жалкий малолетка. Болтливый безмозглый юнец.
Вожников разжал руку и кивнул на дверь:
– Пошел вон!
– К услугам… Всегда… Великий князь… – скомканно выдавил княжич и стремглав выскочил из горницы.
– Дитятко покровительства просил, – торопливо промокнула платком глаза Елена. – Сирота елецкая. А ты его ревновать вздумал.
– Язык бы вырвать сиротинушке, дабы вперед ума не спешил, – уже совсем беззлобно сказал Вожников. – Попомни мое слово, из-за языка своего он головой когда-нибудь точно поплатится.
– Вырастет – поумнеет. Господи, как ты меня напугал! Я думала, ты сгоряча уже в поход на Самарканд помчался.
– Зачем? – удивился Вожников. – Там у нас соседи ныне на диво тихие. Их не трогать, так и они беспокойства не доставят. Нам лучше о западном порубежье позаботиться.
– Так ведь там больше ничего нет. Титула выше императорского не существует, далее токмо короли да герцоги остались. Чего с них взять, любый?
– Для себя, Леночка, мы все, что хотели, получили. Но надобно и совесть иметь, о других подумать. Ныне мы можем малой кровью большую беду предупредить. Так отчего бы сие и не сотворить? Не для прибытка – просто для успокоения души. Спросит Бог на том свете: чего мы хорошего в своей жизни сделали? Вот тогда и пригодится.
– Ты все-таки снова собрался уезжать… – поняла великая княгиня.
– Поехали со мной!
– Мы больше не ватажники, любый мой, – погладила его ладонью по щеке Елена. – И хозяйство наше в двух сундуках дорожных не умещается. За державой нашей присмотр нужен. Без руки хозяйской всякое случиться может. Да и мне ныне не след в седле или карете трястись…
Она взяла руку мужа и многозначительно положила ее себе на живот.
– Когда? – Губы Вожникова невольно расползлись в улыбке.