Вавилонская блудница
Шрифт:
Андрей говорил, как он часто это делал, с особенной, тонкой иронией. В первое время мне казалось это странным, даже пугало. Я не понимал – почему? Ведь я знаю, Андрей не такой! Он добрый и заботливый. Не может быть! Но нет, он частенько говорил о людях, акцентируя их ошибки и слабости. Исподволь, но вполне определенно. И всегда в самую точку.
Я же всегда рассуждал таким образом. Все люди несовершенны. Это нужно просто принять и игнорировать их недостатки. Смотреть на плюсы человека, подмечать его достоинства. Они ведь тоже есть у каждого. И тогда можно сохранить
И лишь совсем недавно я нашел ответ на свое «Почему?». Андрей очень четко разграничивает две вещи – человека и его поступки. Человек для него – святое. И если он иронизирует, то не над человеком. А если нападает, то не на человека. Он иронизирует над нелепым говерением человека. Андрей – бескомпромиссный враг поступков, которые делают человека несчастным.
Он враг наших врагов. В его мире нет трусов. Но есть люди, которые страдают от собственных страхов. В его мире нет и дураков. Но есть люди, которые страдают по собственной глупости. И так во всем. В его мире вообще нет зла, лишь несколько неправильных вещей, которые он в состоянии изменить ко всеобщему благу. И он воюет.
Чутким взглядом психолога он определяет, почему человек несчастлив, что он делает не так и что ему мешает быть счастливым. Он видит, переживает и наступает. Он ополчается против человеческих страхов, против отчаяния, против упрямства или бездеятельности. Но не против человека, а наоборот – за него, ради него, для него.
Он борется с тем в человеке, что мешает этому человеку быть счастливым. А ведь эти препятствия, эти преграды – всегда внутри нас. Мы несчастны из-за собственных страхов, из-за своей глупости, предвзятости, слабости.
Со стороны может показаться, что Андрей борется с человеком. Но это не так, он борется с бедой человека. А это совсем не одно и то же. И как только человек понимает это, как только он видит в Андрее союзника, а не противника, от прежней иронии Андрея не остается и следа. Лишь доброта, чуткость, забота и поддержка.
Но до той поры, пока ты враг самому себе – держись, Андрей будет воевать с твоим врагом не на жизнь, а на смерть. За тебя.
– Неправда, – тихо и зло сказал Данила. – Нельзя так с людьми. Ты, Андрей, смотришь на них, будто бы они какие-то интегралы, цифры, схемы. Считаешь, просчитываешь. Философствуешь. А они – живые. Понял, Андрей?! Они – живые!
На щеках Данилы мелькнули желваки. То, что он сказал – это неправда, и это жестоко. Андрей не заслужил этого. Данила должен извиниться. И тут я оторопел – вместо извинений Данила медленно и с силой сжал кулаки!
– Так я с этим и не спорю, – Андрей выглядел спокойным, доброжелательным и открытым. – Люди – живые. Но там, Данила, – Андрей показал на экран, – ими манипулируют. Меня как раз это и беспокоит. Нет ничего приятного в том, чтобы оказаться безвольным героем чьей-то «книги». А они оказываются… И, судя по всему, в этой книге не планируется хеппи-энд…
– Я просто не понимаю, что вы к ней привязались! – Данила говорил это с таким напряжением, с такой агрессией, что я вдруг по-настоящему испугался. – Почему вы вообще думаете, что это она?!
– Мы пока ничего не думаем, мы пытаемся понять… – Андрей предпринял попытку объяснить нашу позицию, успокоить Данилу, но тщетно.
– Не надо! Вы уже все решили! – почти прокричал Данила. – А я ее чувствую! Понятно?! И это я – Избранник! Я! Я знаю!
– Данила, а ты не допускаешь мысли, что ты можешь ошибаться? – тихо спросил Андрей. – Ведь Избранник может и ошибаться. В тебе же еще и человек есть. А люди часто ошибаются. Ты точно уверен, что Нину в тебе чувствует Избранник, а не Данила?..
Данила растерялся и начал нервно трясти руками. Он был не готов к такому вопросу. И сам себе он его тоже не задавал. Действительно, Данила не только Избранник, он еще и человек – обычный, такой же, как и мы все. Разве не может он чувствовать любовь, ненависть или боль, как обычный человек? Может. А разве эти его чувства не могут войти в конфликт с Истиной, его миссией? Могут.
– Все равно, – грозно сказал Данила. – ты уже все для себя решили. Просто она вам не нравится, и все. И вы решили!
– Гаптен, покажи, пожалуйста, Даниле… – попросил Андрей.
Дополнительных объяснений не потребовалось. Гаптен быстро подошел к столу – озабоченный, напряженный. Взял пульт дистанционного управления и включил расположенный сбоку от нас прозрачный экран.
Общая характеристика астрального поля планеты. Карта, как метеорологов. Только вместо циклонов антициклонов – энергетические потоки.
Множественные точки турбулентности отрицательных энергий над всей поверхностью земли.
Гаптен произвел масштабирование. Мы увидели сначала увеличенное восточное полушарие, потом всю Северную Америку, Соединенные Штаты, штат Нью-Йорк, город Нью-Йорк, и сразу вслед за этим – Манхеттен.
Раздался резкий, неприятный звук – три коротких гудка и компьютерный голос: «Критическая масса сгущения! Критическая масса сгущения! Расчетное время воплощения – сорок восемь часов! Расчетное время воплощения – сорок восемь часов!».
Я вздрогнул. У Гаптена, кажется, подкосились ноги. Он медленно осел на стул. Видимо, не ожидал, что все случится так скоро. Данила побледнел и встал. За ним поднялся и Андрей. Я увидел, что они сосредоточенно смотрят друг на друга.
– Ты ничего не хочешь нам сказать? – тихо спросил у него Андрей. – Скажи…
Последнее время Данила практически ни с кем не разговаривает. Здоровается, прощается, говорит «да» и «нет», но в остальном – словно бойкот. Я даже думал, что у него снова начались видения. Так бывало – он сильно менялся, когда начинал чувствовать носителя Скрижали. А вдруг, он чувствует и потенциальных Всадников Тьмы?.. Но нет, это невозможно. Пока Тьма не воплотилась в конкретном человеке, Всадником может стать, в принципе, кто угодно. Достаточно просто оказаться в эпицентре сгущения.