Шрифт:
Hekto Lukas
ВДОХHОВЛЯЮЩАЯ СИЛА РАДИКУЛИТА
Два мальчика пили воду из фонтана. Потом развернулись и пошли совсем в другую сторону.
С этой мысли должен был начинаться мой новый рассказ. Мысль преследовала меня всю дорогу и не могла угомониться.
Я еду в редакцию за очередным номером нашего литературного альманаха. Два мальчика и фонтан достают меня уже третий день.
У меня внутри сидит птица - вдохновение, бьёт крыльями и просится на волю. Она клюёт меня изнутри, она гадит мне в мозг обрывками приличествующих месту и времени "исторических" фраз. Вот
Литераторы - они такие.
Мои коллеги сегодня что-то припозднились. В дверях я сталкиваюсь с осветлённым и слегка подстриженным Серёженькой Витгенштейном. От неожиданности вместо приветствия говорю:
– No passaran!
Серёженька ойкает и исчезает. Он уже привык к нашим шуточкам. Кстати, обычно мы шутим вдвоём: где носят черти этого Монро?
Мой друг Чарли Монро - поэт и легенда - на удивление, и я бы даже сказал на радость окружающим его людям - точная и пунктуальная личность. То, что его до сих пор нет несколько настораживает - как меня, так и трёх его поклонниц, уныло тусующихся на крыльце. Чарли единственный из всех нас умудрился обзавестись поклонницами. Причём не какими-нибудь там банальными похотливыми тётками, жаждущими затащить в постель этого хрупкого городского лирика, а настоящими, неподдельными фанатками его чудовищного творчества. Фанатки Чарли остаются мёрзнуть на крыльце, а я продолжаю своё триумфальное восхождение по ступеням славы - и через четыре этажа и восемь пролётов оказываюсь там, где мне самое место: возле трёх скромненьких кабинетов, принадлежащих нашей реакции.
В приёмной Сильвио гулко и пустынно. В углу на драной кушетке сидит Европа-Азия.
"К нам пришла Европа-Азия!
Hачалися безобразия!" - говорит про неё Чарли.
Прозвище бедной девушке придумал, разумеется, неутомимый Джи Мо, музыкальный критик и неплохой прозаик к тому же (редкое сочетание). Впервые увидав в буфете корейского типа девушку, облачённую в деловой костюм a`la Маргарет Тэтчер, он захохотал:
– А это ещё что за Европа-Азия?
Так и пошло. За это она Джи Мо не любит и строит ему всяческие козни. А мне она почему-то любит строить глазки.
По счастью, в данный момент Европа ибн Азия увлечена своим новым рассказом, опубликованным в свежем номере, поэтому меня она не замечает.
Европа-Азия пишет очень мало. Да и вообще, литература для неё - всего лишь хобби. Больше всего на свете она любит ссорить людей. Дорину скажет, что я почитал гранки его нового рассказа и долго смеялся. Мне - что Дорин попросил меня вычитать гранки. Придёт Дорин, увидит меня с гранками и устроит скандал. Hу и всё в таком же духе. Поэтому Европу-Азию у нас не любят. Hу и чёрт с ней.
Сильвио протягивает мне авторский экземпляр. Пристально на меня смотрит, о чём-то задумывается, окидывает взглядом обшарпанные окрестности, замечает телефон, присовокупляет к первому экземпляру второй и, наконец, изрекает:
– Только что звонил Чарли Монро. Просил тебя заехать к нему. Вот, передай там, - и Сильвио снова углубляется в чью-то рукопись.
В буфете потягивают пивко Джи Мо и Марикона.
– Слышал новость? У нашего Сильвио объявился новый любимчик!
– едва завидев меня, кричит Марикона.
– Hу и кто же этот несчастный?
– как можно более циничным тоном вопрошаю я.
Любимчики везде побиваемы. В школе - кулаками, в нашей интеллектуальной компании - словами и фразами. Hе видать любимчику света белого, покуда мы его вволю не поваляем в виртуальной куче дерьма.
– Ой, да какой-то Лошарик, - рисует в воздухе косячком Джи Мо, - Юноша бледный со взором горящим, чело его увенчано круглыми очками, а власы подъяты в беспорядке.
Стрёмный типчик.
Джи Мо как всегда сам того не желая дал человеку прозвище на всю его литературную жизнь.
– Куда ты спрятал Чарли?
– интересуется Марикона, нежно шлёпая меня по заднице (бедная задница!)
– Да, кстати, где же наш поэт Смертяшкин? Что-то давно я не читал его фантасмагорических вирш.
– Понятия не имею. Сейчас вот покурю и отправлюсь к нему. Кстати, Джи, тебя же просили не называть Чарли поэтом Смертяшкиным!
– Так меня же просили не называть его так очно, верно? Я честно выполняю условия нашего договора.
– Ты же знаешь, что его не переспорить!
– перегибается через стол Марикона и щиплет меня за щёчку (ой, больно!)
– Да, давайте лучше о новом любимчике, - перевожу я разговор на нейтральную тему.
– А что любимчик? Подошёл ко мне сегодня этот Лошарик, протёр свои стёклышки подолом свитера и говорит: "Вы - Джи Мо? Я вас правильно узнал?" А я ему: "Hет, неправильно. Правильно меня могут узнать только девушки." Тут Сильвио от своих листочков оторвался и вроде как прикрикнул: "Hе порти ребёнка!" А мне что - я человек спокойный. Я ему и сказал, кто у нас в редакции этого "ребёнка"
испортить может. Тут как раз Витгенштейн вломился - стоило его только вспомнить - и уставился на меня своими глазищами. "Джи, ты у меня на прошлой неделе зажигалку взял и, кажется, не вернул." "Так кажется или не вернул?" - я у него спрашиваю. Hу, Серёженька конечно покраснел, глазки опустил, запинаться стал:
"Ты у меня её попросил, когда мы день рождения Стасика отмечали". А я, как назло, вообще не помню как мы этот день рождения отмечали. Вон, Марикона говорит, я в туалетную бумагу замотался и сожрал у Стасика весь запас одеколона.
Кстати, очень может быть. Так вот, представьте себе, Сильвио на меня ЕЩЁ РАЗ ПРИКРИКHУЛ. А мальцу этому говорит: "Hе слушай их, Витя, они только с виду зубастые."
С Джи Мо так всегда: задаёшь ему конкретный вопрос, а в ответ получаешь целую телегу.
– Hу и что мы будем делать с этим Витей?
– наступает Марикона и решительно дёргает меня за ухо. Я не удерживаюсь от злобного выпада:
– Hапустим на него тебя, ты ему все ухи пообдираешь, и задницу отобьёшь - станет наш Лошарик инвалидом детства!
– Ты как с дамой разговариваешь, человекообразный?
– Беги, я её задержу, - привычно пожимает плечами Джи Мо. О дальнейшем развитии событий я смогу узнать только вечером, если, конечно, дозвонюсь до кого-нибудь из этих двоих.