Вдохнуть. и! не! ды!шать!

Снегирев Александр

В аэропорту было много людей и дорогой буфет. Помятый человек в штормовке песочного цвета понуро отстоял очередь, взял бокал пива и сто граммов водки. Отошел и присоединился к друзьям похожей внешности.

— Финны, — с неясной эмоцией пояснил Ларе.

— Похожи на русских алкоголиков… — сказала Марина.

— Алкоголики всего мира похожи друг на друга, — бросил Ларе и надолго замолчал. Марина не прерывала паузу. Ей казалось, что он хочет сказать что-то важное. И тут Ларе действительно заговорил.

— Мое полное имя — Lars Yohan Valter Sundstrom, — начал он, щелкнув авторучкой, и по-кошачьи потянулся к листу бумаги. — У нас в Швеции это принято: иметь не одно, а несколько имен. — Он вывел вверху листа: «Lars Johan Valter Sundstrom».

После того как возникла буква т, он небрежно уронил две точки выше буквы «о». — Мое первое имя — Ларс, — продолжил Ларс. — Это имя — производное от библейского «Лазарус», что означает «воскресший после смерти». То есть мое имя — не шведское. Это — латинское имя. — С этими словами он прицелился ручкой в направлении буквы «Ь», как бы раздумывая. Затем медленно опустил острие на вершину буквы и не торопясь усилил верхнюю засечку. Скользнул вниз, почти не изменив несущий элемент, усилил нижнюю засечку и горизонтальную часть буквы. Подумал и сделал вертикальную палочку чуть более толстой, не лишив ее стройности. — Имя Lars мне нравится, — сказал он, и у букв «г» и «s» возникли острые засечки. — Моя мама всегда зовет меня «Ло». Когда мы были мальчишками и вечно гоняли по полям и лугам на велосипеде, а мама должна была докричаться до нас, чтобы позвать обедать, ей было лень звать нас полными именами. Это выходило бы слишком громоздко: «Магнус, Ларе, Стафан!» Мама вышла из положения очень просто. Она придумала для нас троих одно имя. Она звала нас: «Ма-ласта». У нас с мамой уже много лет есть дежурная шутка. Когда я звоню ей, то не говорю: «Привет, мама!» Я говорю: «Привет, я — один из тех Маласта». Мое второе имя «Johan», — продолжил Ларе, — меня тоже устраивает. Тем более, что никто никогда меня так не зовет. Но я хотел бы изменить свое третье имя — Valter. — Ларе сосредоточился, как бывает, когда человек готовится объяснить другому нечто принципиально важное и не позволит себе неточности. Набрав в грудь воздуха, он сказал: — Во-первых, я планирую изменить букву «V» на «W». «Walter» произносится точно так же, как «Valter», но мне это нравится больше. — Ларе удвоил «викторию» в начале слова и снабдил букву толщиной. — Кроме того, — продолжал он, — я также хотел бы сменить «t» в середине слова на «th». — И ловко втиснул «Ь» между «t» и «е». Затем он замолчал и задумался. Чуть добавил веса всем буквам в слове, а затем как бы погладил острием авторучки свое новорожденное имя.

— Да, — заключил Ларе, — я собираюсь сделать это. «Walther», — мягко, на пробу, произнес он. — Это мне нравится гораздо больше.

После паузы он сказал, словно пробуждаясь:

— Я положил в карман твоих джинсов сто долларов. Не сердись на меня. — (Марина рассеянно провела рукой по платью вниз.) — На тебе сейчас нет никаких джинсов, — сказал Ларе. — Я имею в виду те, что остались в квартире. Не забудь.

Санкт-Петербург — Москва, сентябрь 2002 — декабрь 2003

Отдельное спасибо Карине Тереховой за моральную поддержку и подробную консультацию относительно шведско-петербургских названий и Марии Дружковой за помощь в разработке финала.

Таня Говнючко (tanya-govnuchko)

Вдохнуть. И! не! ды! шать!

Маслоу — это вам не это. Маслоу — он придумал пирамиду Маслоу. Он придумал, а я мучаюсь, вечный конфликт первичных потребностей. Покушать или размножиться? Приоритеты не расставлены. Постоянно хочу или того, или другого. Или оба два сразу.

В выходные запустила новый проект под условным названием «Послеремонтная уборка». Сами знаете, что это обычно сопровождается выносом из дома хлама, строительного говна, определением, какое говно еще сгодится и куда его класть, перемещением вещей с места на место, отмыванием всего и вся от пыли.

Как человек с претензией на интеллект и знающий слово «транецендентальность», я решила, что книги — это моя стихия. Начала их протирать. Идей, как их расставлять, было много. Например, по алфавиту. Или по цвету обложек, или по росту. Но, посчитав данные концепции бесперспективными, — решила ставить по тематике. Женские романы — вот сюда, очень-очень женские романы — вот сюда, женские детективы — сюда, женскую психологию — сюда, женского Конан Дойля — сюда. В процессе сортировки книги кулинарной ориентации откладывались отдельно, как объекты, не поддающиеся классификации. Когда вся литература была разобрана, я с большим удивлением обнаружила кулинарную кучу внушительных размеров. Книг оказалось штук десять. Целые талмуды, посвященные выпечке, салатам, фруктам, горячим блюдам и прочим гурманским изыскам.

Глядя на эту библиотеку, случайный свидетель может получить ложное представление о кулинарных навыках моей семьи вообще и моих в частности. Открывать их я, конечно, открывала. Содержание читала, картинки смотрела. На этом поварские курсы заканчивались. Более пристального внимания однажды была удостоена книга «Вегетарианская кухня». Не ограничившись просмотром картинок, я прочитала три страницы рецептов. Но мой бортовой самописец, неспособный воспринимать подобную информацию, сам себе нажал Reset. Такие жертвы были обусловлены тем, что я тогда спала с вегетарианцем. И он, между прочим, мне нравился. А еще он лучше всех делал ланет. Гурман потому что.

А потом я влюбилась. Влюбилась до слез.

Хорош мерзавец! Эти руки, плечи, грудь, самая потрясающая задница из всех, что я целовала. А когда занимался сексом, все время смотрел на меня. Это так заводит. Не выдерживала этого взгляда, закрывала глаза и улеталааййййуууооохоооо!!!! Нравилась мне эта странная любовь. Я в ней такая красивая была.

Млела, когда он так делал. Когда гладил меня по лицу. Как зверюшку какую прирученную. Всей ладонью гладил по щеке, задевал лоб и ухо. Запускал пальцы в волосы, массировал голову, почесывал за ушком. Потом опять спускался на скулы, гладил по щеке, проводил пальцами по подбородку, задевая шею. Потреплет загривок. Гладит вот так, гладит. Я теку, теку. Гладит, гладит. Разве что по спине не хлопает и не говорит: «Хорошая сука, хорошая».

Однажды любимый мужчина сказал, что я пахну сексом, обнял и уютно захрапел в ухо.

А я его так и не приручила. Чукча не приручатель. Не умею этого, никогда не было в этом необходимости. Не знаю даже, что в таких случаях обычно делают. Наверное, силки расставляют, капканчики маскируют. Я же не играю, я такая, какая есть. Искренняя. Даже если на хер посылаю — делаю это искренне, от чистого сердца, от всей души. Такой я забавный зверек.

После двух недель молчания объявился. И у меня получилось. Сказать: «Извини, занята». А на следующий день на CMC: «Соскучился», ответить: «А я нет». Обиделся, если не врет. Любимый? Да пошел ты в жопу, любимый.

Но все это не проходит сразу и бесследно.

Началось еще утром. В супермаркете увидела дезодорант, которым любимый мужчина постоянно пользовался. Замерла в оцепенении. Хотелось кинуться к полке и долго жадно нюхать крышечку дезодоранта, а инстинкт самосохранения молил: «Нет, пожалуйста, не надо». Так захотелось прямо сейчас прижаться к л. м., уткнуться носом в его ключицу, вдохнуть его запах, дышать им, дышать. А инстинкт самосохранения бился в истерике: «Нет, Таня, нет!» Так и смотрела, стоя на ватных ногах, внутрь себя и поражалась противоречивости чувств.

Вечером пришла домой, в квартире тихо, никого нет. Решила сварить суп. А в голове одна мысль: «Секс, секс, секс». Люто сублимировала на картошку, яростно и жестоко счищала с нее кожуру. Секс, секс, секс. В состоянии аффекта зарезала морковку. Режу лук, а на глаза наворачиваются слезы. А вдруг он приедет, а у меня глаза красные. Скажу, что порезала пальчик. Больно. Подуй. Нет, скажу, с тоски на стены лезла, сорвалась. Больно. Подуй. Или нет, скажу, веревку мылила, мозоль натерла. Больно. Подуй.