Вдоль по лезвию слов (сборник)
Шрифт:
А перчатка тем временем двигалась всё дальше и дальше в поисках подходящего забора и нашла его только в городе, разделив страну от края деревни до самого министерства военных дел. Генерал посмотрел из окна на чёрную линию, разрезавшую город, и приказал направить к деревне танки, чтобы помочь правым. Танки выдвинулись в рейд, и от лязга их гусениц сотрясались деревья в саду у Марияна. На голову старухи-матери упало червивое яблоко, прокатилось по земле и остановилось на месте, где когда-то был забор. Старик-отец знал, что строить там, где проползёт червь, нельзя, а тут червь не просто прополз, а прокатился, да ещё и в яблоке,
Услышав лязг гусениц, Джурадж нахмурил брови, и на землю тут же просыпался дождь из ягод и лягушек. Миховил вышел из дома, собрал ягоды и понёс их жене Джураджа, полагая, что так он сможет наконец её увидеть. Дверь в её комнату была, как обычно, заперта, и Миховилу пришлось позвать мальчика Влахо с неправой стороны, чтобы тот своим шёпотом сломал преграду. Влахо прошептал: «Откройся», привычным эхом раздалась ругань деда-пасечника, а дверь превратилась в труху.
На кровати посреди комнаты и в самом деле лежала женщина, и сделана она была из камня умелыми руками Джураджа, и огромный живот её вздымался и опускался в такт каменному дыханию. Миховил поднёс ей ягод, но она не проснулась, и Миховил снова повернулся к Влахо, чтобы попросить помощи.
Джурадж почувствовал неладное и кинулся в дом. Голова железного человека, прибитая над крыльцом, сказала ему: «Не ходи»; Джурадж никогда не спорил с железной головой, но в этот раз посмел ослушаться.
А танки уже приближались к селению. Лязг их гусениц стал совсем невыносимым, и единственным, кому он доставлял удовольствие, был железный человек, чувствовавший родство с этими огромными уродливыми машинами. Дед-пасечник с ружьём стоял на подступах к деревне, потому что не хотел, чтобы на его земле снова появились чужие – хватало и Миховила. Некоторое время он смотрел на чёрные точки, постепенно становившиеся зелёными, потом взмахнул рукой и остановил время.
Единственным, на кого остановленное время не действовало, был Франьо, но и он оказался бессилен что-либо предпринять в подобных условиях, поскольку сшить новую перчатку из застывших во времени лягушек не представлялось возможным. Франьо был вынужден печально сидеть в лесу и рисовать на деревянных стенах странные самопересекающиеся спирали.
Дед-пасечник не постеснялся и остановил время на целых пятнадцать лет. Столько потребовалось ему, чтобы построить конструкцию, способную дать отпор генералу и его лязгу. Строил он медленно, аккуратно, используя всё, чего не коснулось остановленное время. Немного смарагдового корня, чуть-чуть апельсиновой настойки, каплю совести молодого кабанчика да семь литров крови от жителей деревни, вот и весь рецепт. Дед промазал полученной смесью собственную рубаху да вшил в неё нитку от сюртука самого Иосипа Тито – не поленился сходить за ней в столицу.
Иногда к деду заглядывал Франьо и просил: освободи время, невмоготу уже, страсть как перчатку сделать хочется. Сейчас, сейчас, отвечал дед и уходил в соседнюю комнату, спускался там в подвал и прятался на день-другой, пока Франьо не надоедало ждать и он не возвращался в свой лес.
Последнего компонента не хватало деду – варёных бобов. Время застыло в неправильный момент – никаких бобов и в
Он увидел, как Джурадж застыл над Миховилом, занеся над тем железную голову, а Миховил в этот момент сидел на корточках около каменной женщины, из чрева которой на свет смотрел каменный ребёнок. Дед сразу понял, как вовремя он остановил время – ведь ещё чуть-чуть, и мир обратился бы в пепел.
– Что тебе нужно? – спросила железная голова из рук Джураджа.
– Варёные бобы, – ответил дед.
– Достань ребёнка из этой женщины – будут тебе бобы.
И какие бы ещё вопросы ни задавал дед голове, та больше не давала ответа.
Что ж, делать так делать. Пасечник поднатужился и извлёк на свет каменного младенца, да и положил его рядом с матерью. Потом он снова протянул руку и достал из разверстого чрева золотые часы, потерянные Марияном много лет назад, горшочек с жёлтой охрой и миску варёных бобов. Права была железная голова.
Прошло ещё три месяца, и дед достроил свою машину. Она выглядела точь-в-точь как его старая грязная рубаха, изгвазданная всякой мерзостью. Пока время находилось в застывшем состоянии, дед мог установить машину в любое положение – и он поставил её на дороге, рукавами к городу и к танкам.
А потом дед запустил время – и тут же тысячи звуков обрушились на селение. Грохот раздался из дома Джураджа, шёпот из дома Влахо, женские крики из прочих домов, лязг гусениц со стороны дороги, но самый жуткий вой издавала дедова рубаха, тряся пропитанными потом и кровью рукавами. Как раз в этот момент танки появились из-за горизонта, и навстречу им вышло всё село.
Первым стоял дед пасечник со своей рубахой.
За ним – Джурадж, держащий на руках мёртвого каменного младенца.
За ним – Влахо, молчаливый, со странной монетой на шнурке.
За ним – Миховил с окровавленной головой и руками.
За ним – Мариян, и его старик-отец с яблоком в руке, и каменная жена Джураджа, и мальчишки, и женщины, и мужики-охотники, и рыболовы, и двухголовые змеи, и люди с пёсьими головами, и слепые дипсады, и чешуйчатые химеры, и даже сам Франьо вышел из лесу, на ходу дошивая новую перчатку из лягушачьей кожи.
Только железной головы не было, но и без неё всем хватало забот. Железная голова, брошенная в спальне, ползла к яблоне, которая когда-то была старухой-матерью Марияна. Челюсть лязгала при движении, но танки шумели значительно громче, и железную голову никто не замечал.
Танки встали напротив людей, и стальные дула уставились в глаза поселянам.
И тогда Джурадж поднял мёртвого ребёнка над собой и бросил далеко вперёд. Тот упал на броню первого танка и раскололся на части, каждая часть рассыпалась пеплом, и пепел потёк по броне, поглощая её и превращая опять же в пепел. Танкист попытался выбраться из люка, но не успел: пепел сожрал его, схватил, накрыл, и сначала осыпались его руки, а потом голова и остальное тело, и через несколько минут на месте, где стоял первый танк, серело лишь пыльное пепельное пятно.