Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти
Шрифт:
Если сутки представлялись мне двойной петлей, то неделя моего детства начиналась справа, совсем рядом с моей правой рукой. Далее неделя пересекала мой путь почему-то наискось, справа налево. Но каким бы ни был текущий день недели, я его никогда не обгонял и не пересекал. Он всегда был впереди меня и следовал, неясно по каким законам психологии, почему-то наискось.
По форме дни недели вначале напоминали квадратики. И лишь в субботу квадрат начинал вытягиваться в длину. Особенно воскресенье. В начале недели воскресный прямоугольник казался длинным,
Без глубокого психоанализа ясно, что я всегда был переполнен завышенными притязаниями, надеждами и ожиданиями на воскресный день и каким было мое разочарование действительностью.
Недели, как и дни, следовали в основном прямо. И, лишь складываясь в месяцы, мои недели приобретали вид дуги не только в горизонтальной, но и в вертикальной плоскости. Поэтому год мой представлялся огромным обручем с самой высокой точкой на западе, за колхозной тракторной бригадой.
Там было 31 декабря и сразу же за ним следовал Новый год, первое января. Январь в основном был горизонтальным. Февраль же шел по пологой и дуга его направлялась на северо-запад мимо конюшни, в сторону колхозного ларька. И так до апреля, в конце которого дуга миновала север и направлялась к востоку.
Конец учебного года почему-то всегда располагался строго на востоке, за домом Савчука. И, казалось бы, против логики - конец последней четверти располагался на самой низкой точке годового круга. Июнь и июль шли с незначительным подъемом по пологой дуге.
И лишь во второй половине августа, который, по неясно каким законам, до сих пор проецируется в моей голове строго на юг, дуга резво взмывала ввысь. Затем снова она становилась высоко пологой до конца года, где на западе стыковались конец декабря и первое января. И никаких, как диктует логика, спиралей.
Таким было мое самоощущение во времени и отчасти в пространстве во времена уже далекого детства. Но копаться в глубинах нашего подсознания предоставим психоаналитикам, а сами вернемся к нашим часам.
"Победу" я носил до девятого класса. Когда мне исполнилось пятнадцать, "Кама" перекочевала на мою руку. На Алешиной руке красовались "Командирские", потом "Слава" - 25 камней. Мой отец всю жизнь носил только"Победу".
Потом мне подарили "Зарю", затем "Славу" 26 камней, с числами, днями недели и автоподзаводом. Некоторое время носил модные и дешевые электронные. В девяностом, будучи проездом в Конотопе, увидел на витрине элегантную карманную "Зарю" на цепочке. Попросил разрешения посмотреть.
– Часы единственные, спешат на несколько часов в сутки.
Это мы уже проходили. Купил. Уж больно хороши! Уже дома вскрыл и кончиком иглы освободил перехлестнувшиеся витки волоска. Потом их забрал Женя. Часы тикают по сегодняшний день.
Как и я, неравнодушны к часам и сыновья. Наверное, как и все мальчишки в мире. В конце восемьдесят пятого, я, будучи в Москве, зашел в "Детский мир" на Лубянке. Увидел детский сборный конструктор электронно-механических часов с будильником стоимостью в двенадцать рублей. Купил, не думая. Поиграются оба, а потом веником в совок и на мусор.
Дома пятнадцатилетний Олег прежде всего развернул большой лист схемы сборки и инструкцию. Долго читал и изучал. Я недоумевал:
– Что он понимает в тех чертежах?
Мне самому очень многое было непонятно.
Олег, вооружившись самым миниатюрным надфилем и мелкой наждачной бумагой, освобождал выштампованные в одной большой плате пластмассовые детали и терпеливо собирал. Я радовался. Делом занят, да и какие-то навыки приобретет.
А Олег все собирал. Молча. В библиотечной. Перед сном все складывал в заводскую упаковку, а на следующий день все снова раскладывал на столе. Почти все детали перекочевали с платы на корпус, который уже чем-то напоминал вынутые из футляра часы.
Однажды в воскресенье, ближе к вечеру Олег протянул мне часы. Я приложил к уху. Часы мерно тикали! Секундная стрелка плавно двигалась по кругу циферблата! Я смотрел на Олега и на часы, гадая:
– Какое чудо больше?
Как оказалось работал и будильник.
Более пятнадцати лет будильник показывал время в гостинной. Олеговы часы оказались самыми точными изо всех часов, тикающих в нашем доме. Как говорила Таня, не минута в минуту, а секунда в секунду. Последние годы часы исправно несли службу на кухне.
В нулевых Таня нечаянно уронила часы на пол. На ударное воздействие хрупкий пластиковый механизм не был рассчитан. Сказать, что я был расстроен, значит ничего не сказать.
Женино же отношение к игрушкам и не только, в раннем детстве можно было охарактеризовать одним кратким его выражением:
– Тъях-тая-ях! (Трах-тарарах!).
Знакомство почти со всеми новыми игрушками заканчивалось этим возгласом, раздающимся вслед за швырком новоприобретения об пол. От всей души.
Демон разрушительства царствовал в Жениной душе недолго. К часам и фотоаппаратам его отношение, без преувеличения, стало трепетным. Он по очереди одевал на руку все мои часы. Я к этому времени перестал носить часы вообще. Но больше всего Женя почему-то, как и его дед, тяготел к "Победе".
Во время одной из поездок в Могилев-Подольский мы с Женей приобрели элегантную в своей простоте "Победу". В самом низу - короткая дуга надписи: "Сделано в СССР". Впоследствии эту "Победу" Женя увез с собой в Канаду.
С четырнадцати лет Женя стал коллекционировать часы. Собирал все, что валялось у нас, в домах обоих дедов. Отношение к часам, как и к военным наградам, оставшихся после моего отца у Жени было особенным. Уезжая в Канаду, оставил коллекцию у меня. Надеюсь, что когда-нибудь его сын, мой внук Эдуард скажет:
– Это мое!
И заберет, чтобы продолжать пополнять коллекцию часов, которые для него будут антикварным раритетом. Сейчас их пока ровно дюжина.
Мы живем по часам, не очень об этом задумываясь. У меня часы в каждой комнате, в мастерской, на чердаке, где голубятня. Плюс мобильные телефоны. На стене большой комнаты старого дома висят двое старинных часов, каждые со своей отдельной историей.