Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
Тянуть за кольцо и раскачивать шишку родители мне не разрешали. Ах, как мне хотелось самостоятельно заводить часы! Когда мама выходила во двор, я немедленно взбирался на кровать, вставал во весь рост и, захватив колечко, тянул его вниз. Слышался стрекот цепочки и шишка ползла вверх. Затем я тщательно гасил колебания кольца и шишки, чтобы мама не заподозрила меня в недозволенном деянии.
Однако мама, едва взглянув на часы, безошибочно определяла степень моего вмешательства в завод часов. Для меня долго оставалось загадкой, как она об этом узнавала? Ведь я заметал все следы. К маминому возвращению
Через несколько лет, когда мой болезненный исследовательский интерес к часам иссяк, я спросил маму:
– Как ты узнавала, что в твое отсутствие я тянул за кольцо и заводил ходики?
– Мы старались заводить часы по инструкции, в одно и то же время, вечером, в восемь часов. К утру гиря опускалась до ручки оконной рамы, а к вечеру до подоконника. Бывало, я определяла время не глядя на циферблат. Достаточно было бросить взгляд на уровень гири. Вот и весь секрет.
Я же, убедившись в бесплодности моих попыток сохранить завод часов в тайне, нашел себе другое занятие. Я потягивал шишку вниз. Часы при этом начинали тикать громче, размах маятника становился шире. Если же я поддерживал гирю рукой, тиканье часов слышалось все слабее, колебания маятника уменьшались в размахе и в конце концов часы останавливались.
Через какое-то время тиканье ходиков стало тише, часы стали останавливаться без моего вмешательства. Мама посетовала на неисправность. Отец пообещал отвезти часы к мастеру в Могилев. Я, открыв шуфляду кухонного стола, достал валявшийся там небольшой висячий замок без ключа и предложил навесить его на шишку. Отец пытливо и долго смотрел на меня, переводя взгляд на часы. Встав на кровать, внимательно осмотрел часы. Он уже слезал с кровати, когда мама спросила:
– Таки лазил?
– Да нет, все на месте.
Я понял, что меня может выдать даже случайно снятая паутина или тронутая пальцем пыль. Урок я запомнил надолго.
Замочек отец все-таки подвесил. Часы пошли устойчивее. Однажды после работы к нам зашел муж Веры, самой младшей маминой сестры, дядя Ваня Гавриш. Полюбовавшись на мое усовершенствование, он коротко сказал:
– Пыль.
Пыли в доме хватало. Основными причинами накопления ее повсюду были плита, печь и я. Зимой мама ежедневно, едва протискивая сквозь дверной проем, вносила в комнату огромную верету (широкий половик) с соломой. Отпустив концы вереты, мама выходила в сени, чтобы плотнее закрыть обе двери.
А я времени не терял. Как только мама прикрывала дверь, ведущую в сени, я уже летел в прыжке с печки на ворох соломы. Иногда успевал зарыться в солому два раза. Но как только щелкала клямка дверного запора, я, едва успев стать ногой на кровать, взлетал на печь. За мной оставался разъехавшийся ворох соломы и медленно оседавшее облако серой пыли.
Мама беззлобно ругала меня, но дальше этого дело не шло. Глядя на мою воздушную акробатику, баба Явдоха рассказывала, что, как будто еще вчера, моя мама прыгала в ворох принесенной соломы впереди своих младших сестер и старшего брата.
Дядя Ваня снял часы и промыл их, много раз подряд окуная в ведро с керосином. Часы восстановили свой ход. В дальнейшем мама сама полоскала часы в керосине перед каждой побелкой.
Я уже не помню, когда и в связи с чем были сняты со стены ходики. На столе появился будильник. Отец к тому времени работал в колхозном продовольственном ларьке в Могилеве. Чтобы попасть к утру на базар на тихоходной полуторке, отец заводил будильник на три часа ночи.
Днем звонок звенел необычайно пронзительно. Ночью же я его просто не слышал. По утрам, когда я просыпался, первым делом смотрел на будильник. Рычажок был прижат к проволоке, на конце которой был боек, бьющий по блестящему колокольчику будильника. Убедившись, что мама не смотрит, я освобождал боек из плена рычажка.
Теперь я был уверен, что в три часа дня все находящиеся в комнате вздрогнут. Несмотря на то, что я сам освобождал боек и ждал звонок, все равно каждый раз сигнал был неожиданным. Вздрагивал и я. Но больше всех вздрагивала тетка Мария, если она на тот момент была у нас дома. А все оттого, что она была сильно нервеная. Так говорила она сама.
Чтобы достать ходики, надо было встать на кровать. А будильник - вот он, рядом. Надо только протянуть руку. К будильнику мои руки тянулись часто, как только взрослые покидали комнату. Над задней крышкой возвышались два заводных барашка и две пупырышки.
При прокручивании центральной пупырышки двигались стрелки, показывающие время. Верхней пупырышкой крутили единственную стрелку, которую устанавливали на час, когда должен звенеть будильник. По обе стороны от центральной пупырышки блестели головки винтиков, прижимающих крышку. Они легко откручивались с помощью столового ножа.
Внизу была щель в виде дуги, края которой были направлены книзу. Точно, как постоянно опущенные губы тетки Марии. Я всматривался сквозь дугообразную щель, в глубине которой дразняще пульсировали витки пружинки и мерно качалась какая-то совсем крохотная сверкающая деталь.
Я прикладывал будильник к уху и внимательно слушал. Кроме щелчков маятника, улавливал чуть слышимый звон, издаваемый пульсирующей волосковой пружинкой.
Долго терпеть было невмоготу. Когда родителей не было дома, я начинал исследовать будильник. Как снимать заднюю крышку, я уже знал. Я видел, как это делал наш сосед, дядя Митя Суслов. Запомнил все с первого раза.
Сначала надо было открутить заводные барашки, хода часов и будильника. Если барашек не поддавался моим пальцам, я накладывал на него вилку так, чтобы барашек оказался в щели между срединными зубьями вилки. Такой прием позволял мне легко откручивать даже туго затянутый барашек.
В конце осмотра я таким же образом затягивал барашек так, что отец часто не мог его открутить даже своими взрослыми пальцами. Это, как мне казалось, должно было снять все подозрения о моем вмешательстве в тайная тайных будильника.
Затем, зажав пальцами, выдергивал блестящие пупырышки. Если они не поддавалась, я брал ту же вилку и просовывал ее зубцы под пупырышку. Поднимал кверху черенок вилки, и пупырышка легко соскальзывала с насиженного места. Точно так, как наш сосед Василько Горин выдирал ржавые гвозди с помощью изогнутого на конце гвоздодера. Затем упирал часы ребром в живот и пальцами относительно легко разъединял заднюю крышку от корпуса часов.