Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
Я хорошо помню Максима. В, мягко сказать, пожилом возрасте, когда ему было уже за семьдесят, продолжал ходить в колхоз на работу. Последние годы работал с ядохимикатами, протравливая зерно перед посевной. Несмотря на крики бригадира, а особенно директора совхоза Адольфа Михайловича Горина, мужа его младшей внучки Киняк Нины Владимировны, полагающуюся защитную маску никогда не одевал. Обедать устраивался там же. Там же, у протравленного зерна, крутил и курил самокрутки. Потом стал курить "Нистру". Невысокий, худой, с выгнутыми врозь от тяжелого труда, коленями, Максим был неутомимым. Молодые напарники давно выдохлись, а он, как заведенная машина,
Зимой сорок первого Максим и Настя были приглашены к, жившим неподалеку, Андриевским. Манька, бывшая замужем за Гришей Мельником из Алексеевки первого октября сорокового, родила Клару. На крестины была приглашена и Даша, которой шел шестнадцатый год. Кумовьями на крестинах были братья Киняки: двадцатилетний Саша и семнадцатилетний Володя - ближайшие соседи Мельников в Алексеевке.
Тогда и запала в сердце высокому, стройному и смуглому красавцу Саше пятнадцатилетняя миловидная Даша. После обряда крещения сели за стол. Даша оказалась напротив Саши. Даша давно проголодалась, но кусок в горло не лез под неотрывным взглядом парня. Так и просидела, не притронувшись к праздничному столу.
Потом начались танцы, редкое в то время развлечение сельчан. Единственная в селе, недавно купленная гармонь была у Александра Гормаха. Его и скрипача Адаська Хаецкого приглашали в те годы на сельские торжества.
Страстным петухом, метущим землю крылом, закрутился в гопаке, как говорили в селе - сам с собой, ближайший сосед Андриевских Павло Навроцкий. За ним стали танцевать парами. Не успел Павло вытереть взмокший лоб, как музыканты заиграли более медленный и плавный танец "Квитки". А перед Дашей уже стоял Саша. Не помнила девушка, как танцевала, что ей говорил кавалер. Еще не стихла музыка, а Даша, вырвавшись, убежала домой. Кинулась ничком на лежанку, а в ушах - "Квитки" и теплая Сашина ладонь под левой лопаткой. Там, где сейчас гулко разносит её грудь, еще не потревоженное никем сердце.
Саша был настойчив. Полтора года ездил на чем придется, а чаще ходил пешком из приграничной Алексеевки в Елизаветовку. Саша, привыкший к строгой, прямоугольной геометрии Алексеевки, спланированной в начале века, как и Димитрешты, поляками и украинцами - выходцами из Лячины, дивился одной единственной улице Елизаветовки, переехавшей также с Подолья. Тут все было как на ладони. Потом привык.
На сватанье приехал на бричке. Саша с Дашей поженились на мясницы сорок второго. В сорок третьем его на год призвали для прохождения воинской службы - кончентраре. В марте сорок четвертого родилась Валя. Саша не отходил от люльки дочки, качал её, напевая. Он сам не знал, что умеет так тихо и нежно петь.
В конце августа сорок четвертого фронт перекатился через Елизаветовку необычно тихо, обыденно, без боёв, бомбардировок и разрушений. Основные, кровопролитные бои развернулись гораздо южнее: Яссы, Кишинев, Кицканы, Бендеры, юг Одесской области.
Из рассказов дяди Мити - Михаила Федоровича Суслова: В первых числах сентября в село приехали две грузовые машины с офицером и сержантами недавно сформированного Тырновского военкомата. Возле школы собрали и выстроили всех мужчин села от девятнадцати до сорока пяти лет. Митинга и торжественных речей не было. Сильно прихрамывающий капитан без двух пальцев на левой руке осмотрел построение и громко спросил:
– Кто желает добивать врага в его логове? Два шага вперёд ша-аго-ом марш!
Ответом было полное безмолвие. Молчание затянулось, стало зловещим. Капитан положил руку на кобуру. Наконец неуверенно вышел первый. За ним сразу, почти не отставая, вышли почти все. Я тоже старался не отставать. Среди нас, вышедших, был Саша Киняк. На месте остались четыре человека. Их погрузили в другую машину. К концу войны на тех четырёх человек пришли извещения: все они пропали без вести.
Я воевал вместе с Киняком. После трехнедельной подготовки в долине под Снятином на самом берегу Прута нас погрузили в вагоны на станции Будилов. В субботу четырнадцатого октября на территории Венгрии к западу от Дебрецена нас бросили в первый бой.
6 ноября 1944 года наши позиции находились в пятидесяти километрах севернее Будапешта на территории Павлова. Это небольшое село, чем-то напоминает Боросяны. Даже ручей так же рассекает село на две части. Ранним утром началась артиллерийская подготовка. Немцы ответили. Началась непрерывная ожесточенная артиллерийская дуэль, продолжавшаяся около часа. Качалась и дрожала под ногами земля. Разрывы снарядов слились в один сплошной гул. Сильно болели уши. Когда разрывы немецких снарядов накрыли наши позиции, немецкая пехота перешла в контрнаступление. В бой вступили расчеты нашей пулеметной роты.
У соседнего пулемёта подносчиком был Саша Киняк. Очень мощный снаряд разорвался в двадцати-тридцати метрах от нашего пулемета. А Сашин пулемёт находился ещё ближе. Сашу отбросило в нашу сторону. Видел я его очень отчетливо. Саша лежал на боку лицом ко мне и пытался вдохнуть, широко открывая рот. Но вместо дыхания изо рта валом выползла кровавая пена. Подойти было невозможно. Мы по губам читали крик командира пулемётного отделения:
– Заряжай!.. Прицел!.. Огонь!
После длинной очереди нашего пулемёта я посмотрел в сторону Саши. Глаза его уже были неподвижными.
Младшего, двадцатидвухлетнего Володю призвали в конце сентября сорок четвертого. В первом же бою был ранен. После госпиталя волею случая вернулся в свою роту. В прифронтовом госпитале лежал в одной палате со старшим лейтенантом, командиром разведроты, за которым на измятом трофейном "Оппель-капитане", приехал разбитной светловолосый сержант.
Выписные документы старшему лейтенанту и Володе вручили одновременно. Немногословного, спокойного, исполнительного Володю старший лейтенант забрал с собой. Утро следующего дня Володя встретил в своем взводе. Войну закончил в Берлине. Из Берлина 6 мая сорок пятого дивизия была срочно передислоцирована на территорию Чехословакии. Там началось Пражское восстание. Вступить в бой не успели. 10 мая в городе и окрестностях слышались только одиночные выстрелы. Вернулся домой в родную Алексеевку к осени.
Тогда же вернулся домой и Михаил Федорович Суслов. Два дня не мог собраться с силами пойти на подворье Мошняги, сообщить страшную весть. Уже перед закатом решился. На улице возле Максимовых ворот услышал плач Даши и причитания Насти. Час назад принесли похоронку, известившую о гибели Саши.
На второй день через знакомых страшное известие передали в Алексеевку. А на следующее утро у ворот Максима Виктор Семенович, старый Киняк, сняв удила у лошадей, никак не мог одеть на дышло опалку. Перед глазами стояла серовато-розовая пелена. Володя понуро стоял рядом. Ольга Васильевна, мать Саши, на ощупь сползла с брички и опустилась на колени. Силы оставили её.