Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
При написании книги (о таковой тогда я еще не думал) я намечал будущие главы единственным словом. Например: Одая. В последующем большинство глав сохранили свое изначальное название. Потом, по возможности, расположил названия в хронологическом порядке событий. Так, поневоле, появился нелюбимый мною план.
Начало главы чаще писал, спотыкаясь. Не мог найти ту единственную ниточку, захватив которую, можно распутывать во времени и по логике событий клубок моих и не моих воспоминаний.
Бывало, глава выстраивалась в моей голове от начала и до конца настолько стройно, что, вычитывая напечатанное, я уже сомневался в своем авторстве. А бывало,
Мои попытки преодолеть барьер силовым решением ни к чему хорошему не приводили. Перечитывая, я сам ощущал натужность собственных мыслей, меня покидала логика переходов к отступлениям от основной линии сюжета. Я начинал спотыкаться в самой фактологии событий. В конце концов, куда-то испарялась легкость изложения, вылетали из головы намечавшиеся стыки событий. Меня покидало то, что называется вдохновением.
В таких случаях бойко начатая глава занимала свое место на скамейке запасных. Я, разочарованно выпив "Валокордин", ложился спать. А наутро меня уносило в другие события, и я уже скакал по страницам моей новой главы.
За моей спиной остались немногие вечера, когда, написанные в одном порыве страницы, приносят удовлетворение, и с чувством исполненного долга отправляюсь отдыхать. До следующего утра. Чтобы потом целый день ждать вечера.
Но случалось и так, что, написанный один абзац, а то и единственное предложение оказывались для меня кем-то оброненным, уже граненным редким камнем, найденным мной совершенно случайно. И я, в бессоннице, еще не веря, что он мой, без конца поворачиваю его, изучая сверкание граней, которые открылись для меня не сразу.
Бывало, одна написанная глава давала толчок для старта своей будущей соседке. А случалось, две совершенно разных судьбы, предназначенные для разных глав, неожиданно для меня последовательно объединялись в одно лицо, в один общий сюжет, что, кажется, называется художественным синтезом. Но я, перефразируя одно из "крылатых" выражений Шарикова, скажу:
– Литературных институтов, к сожалению, не кончал.
Итак, я оказался на этапе, когда на экран легли тридцать пять глав. За ними на одном дыхании прошелестела самая объемная и предпоследняя по замыслу - "Первые путешествия". Глава "Радио" изначально была определена самой последней, венчающей мою, не побоюсь громких слов, светлую исповедь. Кажется, более чем достаточно.
За моими плечами целая книга, мой литературный первенец. В чем-то наивная, во многом неказистая и неловкая, корявая. Но она моя. Любимая. Как единственный поздний ребенок. Я вижу, даю себе трезвый отчет, что другие дети ярче, красивее, ловчее, сообразительнее. Но у них другие родители. А эта моя. И мне надлежит за ней ухаживать, причесывать, воспитывать... Только приглаживать не хочу.
Начал вычитывать и править текст. С компьютером все оказалось проще и оперативнее, нежели на пишущей машине. Вся грамматика тут же - на месте, в интернете. Читал, правил, потом вычитывал еще не раз и снова правил. В процессе чтения память услужливо выдвигала давно и недавно, казалось, забытое. Любая мелочь вызывала ассоциации, ставшие почти навязчивыми.
Обедая, поймал себя на том, что, взяв в левую руку хлеб, казалось, бездумно и долго рассматриваю старый дугообразный шрам в области сустава левого указательного пальца. Этот шрам стал последствием и свидетельством моего варварского отношения к редкому в те годы патефону. Вспомнил грампластинки, школьный хор, Сильвиана Леонтьевича. Так родилась глава "Патефон". Дважды изуродованный указательный палец правой руки положил начало внеплановой главе "Случайно выживший".
Когда я правил "Свадьбу" - таким было первоначальное название главы, нахлынули воспоминания о музыкально одаренных моих земляках. За воспоминаниями увидела свет глава-реквием "А музыка звучит..", а название главы "Свадьба" сменилось на "Ах эта свадьба...".
Перечитывая и правя главу "Мой дед", стыдливо вспомнил об упомянутой почти походя моей бабушке по отцу - Софии. А рассказать есть что. И вот на экран ноутбука стали ложиться страницы моей новой, не запланированной главы "Баба София". Но, распутывая клубок этой непридуманной истории, хитросплетения которой оказались удивительней самой буйной фантастической выдумки, я столкнулся с судьбами других людей, затянутых в бездушный водоворот послевоенных репрессий.
Это судьба Анны Трофимовны Унгурян из Плоп, которую до конца ее жизни я называл тетей Нюсей. Ее сын Виктор, ставший внуком бабы Софии и моим названным двоюродным братом. Начиная с пятьдесят шестого года, когда они вернулись из депортации и до сих пор общаемся как родственники. Свадьбы, клаки и похороны не обходились без взаимного участия. Володя Маркоч - водитель Тырновской скорой помощи, Николай Данилович Таран - инженер объединения механизации, мои одноклассники Люда Потынга и Валера Ярмалюк. Они и многие другие помимо воли стали участниками этой, казалось, неправдоподобной в своей нелепости и жестокости жизненной драмы.
А я писал. Вечерами звонил, общался по скайпу, набрасывал заметки, а потом допоздна засиживался за ноутбуком. Завершение этой главы, без преувеличения, стало исполнением моего долга перед памятью бабы Софии и многих знакомых и незнакомых, насильно вырванных с насиженных мест и репрессированных под общую гребенку борьбы с "врагами народа".
Глава разрасталась. Содержанию ее под названием "Баба София" стало тесно. Без натуги, само собой выплыло новое название: "За Сибiром сонце сходить...". Неожиданно самая большая по объему глава вылилась из меня в одном порыве. Ее я почти не правил.
Перебирая коллекцию Жениных часов, я вспоминал историю каждых из них. Долго смотрел на старые родительские настенные часы, висящие над моей кроватью. Через год часам шестьдесят лет. Встал на кровать и повернул ключ против часовой стрелки до упора. Слегка тронул маятник. Часы, как будто ждали прикосновения моего пальца. В тот же вечер под тиканье родительских часов на экран ноутбука легли первые три страницы главы "Часы".
Я уже считал книгу написанной, когда, срочно вызванный поздним вечером в больницу, в приёмном отделении увидел сгорбленную старую женщину в чёрном с наложенной гипсовой повязкой на руке. В тот вечер было положено начало главы "Домка", которую считаю своей удачей.
Будучи в старом доме, наткнулся на старинные рамки без фотографий, которые давно уже перекочевали в семейный альбом. В течение недели на экран ноутбука вылилась глава "Талант - он и в Африке талант". По электронной почте сразу же дал Жене на прочтение. Сказанные им несколько слов, наполнили мою главу дополнительным содержанием и новым смыслом. На четверть расширенная в объёме, глава разместилась по новым названием: "Реквием".
При завершении этой главы телефонный звонок известил меня о внезапной кончине Нянэка (Валерия Семёновича Парового).