Вдова в январе. Романы
Шрифт:
— Поговорите со следователем, он скажет то же самое… Когда вы последний раз виделись с Рудольфом Димдой?
— Я ему позвонила утром, чтобы он по дороге на работу зашел ко мне в магазин. Я сказала, что мне нужны алименты, и он пообещал снять триста с книжки и сразу после обеда передать мне. Где я могу найти следователя?
— Он находится в соседней комнате, но сейчас он занят. Я дам вам его рабочий телефон, позвоните, ну, скажем, через несколько дней.
Конрад написал на листке записной книжки телефон следователя, вырвал листок и подал Цилде.
— Вы невероятно любезны! — поднимаясь, ехидно сказала Цилда. Можно было подумать, что в ней клокочет ярость, хотя на самом деле она была близка к отчаянию.
— Но чтоб поели, с пустым желудком нечего спать ложиться! Во сколько обратно будете? — спросила Паула.
— Часа в два, не раньше, — деловито ответил Карлис.
Все ружья — в том числе и то, которое предстояло фотографировать, — находились в футлярах, — рюкзак с патронташем лежали на полу рядом с ними, а полушубки висели в коридоре. Оставалось только Карлису скинуть мягкие шлепанцы и натянуть длинные резиновые сапоги, чтобы ноги от росы не промокли.
Покамест он переобувался, вошел Рудольф.
— Послушай, — озабоченно начал он. — А у тебя самого нет какой-нибудь шубейки потеплее? Может быть, с нами поедет одна дама.
«Марина?» — почему-то подумал Карлис о неразговорчивой женщине, которая из всех посетительниц Рудольфа была ему наиболее симпатична. Все ее существо как будто выражало извинение за то, что она пришла к этому мужчине, как будто она сожалеет об этом, и рано утром она исчезала невидимо и неслышимо.
— Нет, не Марина… Ее… — Похоже, что Рудольф не был уверен, что верно помнит имя этой женщины, поэтому так и не назвал его. — Я ее пригласил на охоту, она согласилась, но, может быть, и не придет… Это дама, у которой ничего нельзя понять…
Карлис достал толстый вязаный джемпер с высоким воротом, а на него надел ватник, чтобы не продувало.
Валдер мог медленно передвигаться на двух костылях или с помощью одного костыля и палки. Последний вид передвижения был ненадежен и давался с большим трудом, но все же, когда он ездил в художественный салон сдавать продукцию или по другим делам, он всегда прибегал к палке, чтобы не выглядеть таким уж беспомощным калекой. На сей раз нужды в палке не было, и тем не менее он взял ее. Можно бы вообще не брать ничего, так как по полю к месту охоты Рудольф носит его на закорках и так же снес бы и к машине, но в окнах все время кто-нибудь торчит и смотрит, так что Карлис это небольшое расстояние к машине через двор всегда преодолевает сам.
Старая «Волга» — это все, что осталось у Рудольфа от супружеской жизни. Он даже свои костюмы не взял, а Цилда потом отказалась их отдать — в судебном решении о них ничего не говорилось. Рудольф плюнул и не стал настаивать, хотя с деньгами у него тогда было туго, так как жене пошли все сбережения. «Волга» оказалась старым и надежным средством передвижения и громыхала гораздо меньше, чем от такой старушенции следовало бы ожидать.
Стартер долго тарахтел, пока не дал искру, и мотор наконец застучал. Карлис поудобнее устроился на заднем сиденье, погрузился в него чуть не по уши и с интересом стал поглядывать в окно, и на дома, и на машины, и просто на прохожих. Как обычно под вечер, у светофоров приходилось долго стоять, а поток пешеходов заливал переход даже при желтом свете с такой беззаботностью, что сквозь него невозможно было пробиться и танку.
— Тут прождешь! — тоскливо прозвучал голос Рудольфа.
Но вот вырвались из толкучки в центре, и ехать стало легче.
На тротуаре недалеко от большого перекрестка стояли две женщины и оживленно беседовали. У одной в руках была авоська, у другой рюкзак.
Димда притормозил и крикнул:
— Привет прекрасным охотницам!
В нем вдруг проснулась какая-то бодрость, он стал улыбчивым и энергичным. Выскочил из машины, чтобы открыть дверцу. Можно подумать, что из галантности, хотя виной была разболтавшаяся защелка дверцы.
Женщины поспешно простились. Та, что с авоськой, пошла дальше, бросив через плечо: «Ни пуха вам, ни пера!», за что Рудольф послал ей воздушный поцелуй. Взяв под руку вторую женщину, Рудольф повел ее к машине. Стройная фигура, живое, выразительное лицо с маленькими морщинками под глазами — от смешливости, и длинные, свободно ниспадающие волосы. По требованию моды поверх блузки джемпер с разноцветными горизонтальными полосами, узкие бедра затянуты в элегантные джинсы. Красивая женщина и явно сознает это. На Карлиса она бросила беглый взгляд, так же бегло обронила «добрый вечер» и привычно, удобно устроилась рядом с Рудольфом, который, вновь заведя мотор, с удовольствием поглядывал на ее фигуру и пытался угадать ее возраст. Под тридцать, заключил он, хотя из-за манеры держаться и одеваться выглядит девчонкой. Вновь влиться в поток машин было трудно, тут требовалось все внимание, поэтому Рудольф не заметил, что Валдер на приветствие женщины не ответил и еще глубже ушел в сиденье.
Как он хотел встретить Мудите! Все эти годы. И даже не встретить, а хотя бы увидеть. Хотя бы на улице, мимоходом. В тех немногих случаях, когда он выезжал в коляске, ехал он медленно и сам себе не признавался, что из-за нее. Иной раз, чаще на противоположной стороне улицы, он видел женщину, которую сначала принимал за Мудите. У одной ее грациозная походка, небольшие шаги, у другой такая же фигура, у третьей свободно ниспадающие волосы. Вначале каждый раз он бешено крутил колеса, мчался к следующему перекрестку, чтобы переехать на другую сторону, чтобы оказаться поближе, но потом перестал это делать, катил по своей стороне и лишь поглядывал, пока не убеждался, что это была не она. С годами желание увидеть Мудите не уменьшилось, но он уже не хотел с нею встретиться и поговорить. Ради самой Мудите. Он не хотел, чтобы ее стало мучить сознание вины, а ведь встреча могла бы привести к этому. Он сам перестал писать ей, и его немного задело, что, не получив ответа, Мудите уже не написала другое письмо, как будто предыдущее не могло затеряться на почте или в санатории, где он тогда лежал.
Желание увидеть Мудите было так велико, что он рано утром ехал на такси к ее дому и, остановив машину напротив ворот, ожидал, когда она выйдет. Шоферы стоять не любят, они на этом теряют, поэтому ругаются или говорят, что о таком ожидании надо заранее договариваться, они из-за всяких сумасбродных идей терять в заработке не намерены. И через полчаса приходилось ехать обратно. Так что позволить себе такие поездки он мог только раз в месяц.
В больнице и в санатории прошли несколько лет. Мудите уже должна стать взрослой женщиной. Он думал, что, может быть, встретит ее с ребенком или с мужем. Но увидел только ее мать, уже довольно дряхлую старушку. Потом случайно встретил в художественном салоне бывшего школьного товарища, и тот рассказал, будто слышал, что Мудите вышла замуж и поселилась где-то далеко, чуть ли не в деревне.
И все же, проезжая по улице, он продолжал внимательно смотреть по сторонам.
— Как по лугу едет! — сердито воскликнула Мудите, когда передняя машина, не просигналив о повороте, стала менять ряд. — Меня зовут… — Она повернулась назад, к мужчине на заднем сиденье, на которого, садясь, не обратила как следует внимания. — Меня зовут Мудите…
— Да, я знаю…
— Карлис… Карлен! О, какие у тебя шикарные усы, какой ты сейчас чужой! Карлен! — звонко и сердечно рассмеялась она, и все вдруг стало на свои места. Это была все та же Мудите, которая, запыхавшись и опаздывая, прибегала на свидание, которая, сверкая глазами, махала Карлису с трибуны стадиона и, безуспешно скрывая грусть, оставалась ждать, когда он по трапу поднимался в самолет, улетая на матч в другом городе.