Шрифт:
Вячеслав РЫБАКОВ
ВЕЧЕР ПЯТНИЦЫ
– На сегодня, видимо, все, - изобразив интеллигентное неудовольствие, произнес Гулякин.
Похоже было на то. Тяжелый останов - штука довольно обычная, но выбивает из колеи и людей, и машину. Свирский принялся сворачивать длинную бумажную простыню. Простыня была сверху донизу исписана на языке, который эвээмствующие снобы именуют, как монарха, "пи-эль первый", а люди деловые называют просто "поел один". Шизофренически однообразный мелкий узор бледно-сиреневого цвета шуршащими
– Может, и к лучшему.
– Да, Дмитрий, - отозвался Гулякин.
– Ты правда какой-то серый.
– Душно, - несмело вступился за смолчавшего Постникова его недавний аспирант Свирский. Аккуратно пропуская друг друга в дверь по антиранжиру, они покинули терминальный зал: кандидат Свирский, доктор Постников, профессор Гулякин.
– За выходные, Борис, я просил бы вас сызнова проверить программу.
– Конечно. Разумеется, Сергей Константинович.
– Это все не дело. У меня буквально коченеют клешни, когда машина не пашет!
– После пятидесятилетнего юбилея элегантный профессор вдруг принялся обогащать свою речь молодежной лексикой. Ученый Совет был у него теперь не иначе как тусовкой. Постников коротко покосился на шефа. Тот, уловив блеснувшую сбоку веселую искру, сказал с напором: - Да, да! Если что - звоните мне прямо на дачу.
Крутя ключи на пальце, Гулякин шустро сбежал сквозь густую городскую духоту по ступеням парадного крыльца к своему "жигульку" - изящные австрийские туфли твердо, как копытца, щелкали по асфальту. В полуприседе, упираясь в колени руками и свесив белоснежные космы на лоб, Гулякин несколько раз обошел вокруг машины, пристально вглядываясь куда-то под нее.
– Что вы там ищете, Сергей Константинович?
– спросил сразу вспотевший на вечернем припеке Свирский.
– Золото и брильянты?
– Уран, - ответил Гулякин и с едва уловимой натужинкой распрямился. Перевел дух и вдруг, открывая дверцу, заорал высоцким голосом: - Я б в Москве с киркой уран нашел при такой повышенной зарплате!.. Тачка не нужна?
Свирский пожал плечами, стеснительно улыбаясь. Постников сказал ехидно:
– Куда нам спешить в такую жару. Дачи нету. Погуляем тут.
– Завистник!
– засмеялся Гулякин.
– Придется завещать дачу с мебелью и незамужней дочерью тебе, Дмитрий... Нет, кроме шуток! Борис, заткните уши субординативно!
Свирский четко выронил портфель и, растопырив локти, сунул в уши свои длинные, покрытые черными волосками пальцы. На какой-то миг Постникову показалось, что пальцы войдут на всю длину.
– Правда, поехали, - негромко попросил Гулякин.
– Ты, ей-богу, серый. Плюнь на все. Мы по тебе соскучились как-то... посидим, похохочем, в речке выкупаемся... Лида нам споет. Мои плавки тебе подходят, помнишь?
– Спасибо, - Постников неловко покосился на застывшего с пальцами в ушах Свирского.
– Подумать надо. Скоро Совет, мне докладывать.
– Черт. Эта тема сожжет тебя ощущением ответственности. Дмитрий, плюнь, надорвешься. Один неловкий шаг - и Губанов тебя проглотит вместе и с потрохами, и с заботами о человечестве, даже я не прикрою. Я уж не тот, Дмитрий.
Постников усмехнулся и сделал Свирскому знак вытащить пальцы. Свирский вытащил, подцепил опрокинувшийся портфель. Мимо текли к остановкам усталые, распаренные, предвкушающие отдых люди. Фырча, разъезжались машины со стоянки. Все спешили - вечер пятницы, погода блеск...
– Вольно, - сдался Гулякин.
– Вверяю вам учителя, Борис. Берегите его. Он нужен людям.
– Провалился, складываясь в коленях и в поясе, в кабину, и "жигуленок", хрюкнув, ровно заурчал, а потом, загодя помаргивая левым поворотом, покатил к Карусельной.
Некоторое время шли молча.
– Что за ритуал у Сергея Константиновича?
– спросил затем Свирский. Который раз вижу, как он вприсядку ходит у машины...
– А...
– сказал Постников.
– Это уж три года как ритуал. Купите машину если - поймете.
Какой-то шутник подставил под колесо одной из стоявших машин случайно это оказалась машина Гулякина - обрезок наточенной стальной проволоки. Минут через двадцать езды обрезок, впившийся, едва машина тронулась, в протектор, дошел до камеры. Машину на полном ходу швырнуло на тротуар, на катившую коляску женщину. Постников, сидевший сзади, так и не понял, каким виртуозным усилием профессор ухитрился ее не убить. Но к вечеру у Гулякина уже был инфаркт.
Молча Постников и Свирский протолкались сквозь толпу на остановке. Толпа нервничала, завидев накрененный, наезжающий с натужным воем усталый ящик троллейбуса; все старались выбраться поближе к краю тротуара.
– Надежды юношей питают...
– пробормотал Свирский, когда его пихнул острым углом сложенного велосипеда молодой человек, мрачно рвавшийся к той точке пространства, где, по его расчетам, долженствовал оказаться вход. Переполненный троллейбус даже не стал останавливаться - чуть притормозил у остановки, а потом, взвыв, опять наддал и бросился наутек. Так и казалось, что он прячет глаза от стыда. Стайка девиц, протянувших было юные руки вцепляться в склеенные напластования тел, вываливающиеся из дверей, с остервенелым хохотом завопила ему вслед: "Я в синий троллейбус сажусь на ходу!.."
– А что, Дмитрий Иваныч, - вдруг как бы запросто сказал Свирский, вы ведь не спешите?
– Нет, - улыбнулся Постников, - совершенно не спешу. Сын, напротив, просил прийти как можно позже.
– Как это?
– Ну, как... Вспомните себя в девятнадцать лет. Подрос молодой хищник, имеет полное право - и даже биологическую обязанность - владеть своим уголком прайда. А у нас вся саванна - тридцать четыре квадратных метра.
– Пойдемте ко мне, - решился Свирский.
– Две остановки всего. Чай. Цейлонский.