Вечер
Шрифт:
Я подношу стакан ко рту, ощущая его прохладу в ладонях, и темное пиво плавно скользит по горлу. Осушив стакан, я ставлю его на потрескавшийся столик из красного дерева и бросаю взгляд на других посетителей «Ниддриса» из своей ниши. Большинство из них я узнаю, например, трех полицейских, не на службе, — двое из них братья, — владельца магазина чипсов чуть дальше по улице и горстку студентов из университета. Таксист — я узнаю его, потому что уже пользовалась его услугами — сидит за стойкой бара и потягивает третий стакан виски. Две женщины, работающие в «Сейфуэй», расположенном дальше по улице, сидят за столиком рядом с баром, хихикают
Я смотрю на пустой стакан, на след, который оставляют мои губы на его краю, а затем смотрю в окно на мокрый от дождя тротуар. Уличный фонарь мигает, а затем включается. Скоро стемнеет. Серое станет черным.
И эти люди понятия не имеют, что там на самом деле происходит…
— Еще пинту, мисс?
Там стоит бармен Сет с белой салфеткой, перекинутой через плечо, и улыбается. Его улыбка приветливая, дружелюбная, ямочка на левой щеке придает ему мальчишеский вид. Он приподнимает рыжевато-коричневые брови и улыбается шире.
Я улыбаюсь в ответ.
— Еще одну, спасибо.
Он кивает, возвращается к бару, наливает еще пива и приносит его.
— Вот, пожалуйста.
Пока он возвращается на свое место за длинной стойкой из полированного красного дерева, я ловлю себя на мысли, как повезло этому парню, как повезло им всем, они настолько не обращают внимания на то, что находится за дверями паба.
Иногда я жалею, что все замечаю.
Делая большой глоток пива, я продолжаю смотреть в окно. Несмотря на холодный октябрьский дождь, прохожие снуют вперед-назад по тротуару, их пальто развеваются вокруг ног, вероятно, они возвращаются домой с работы или направляются в свое любимое место встречи с друзьями, чтобы пропустить по стаканчику.
Я помню такие же беззаботные вечера, когда встречалась с друзьями, или ходила с женихом в гости к родителям на ужин, или просто заходила в торговый центр, чтобы купить новый наряд. Я даже на секунду не задумывалась о том, что моя жизнь может так кардинально измениться. Что я никогда больше не увижу семью, не буду полагаться на утешающие объятия матери, не упаду в объятия жениха.
Но это звучит эгоистично, не так ли? Эгоистично и по-детски. Я, я, я.
Как ни странно, я больше не испытываю такой горечи. Но в самом начале? Когда все только началось? Господи, я была злобной сукой. Я не хотела принимать то, что со мной произошло, или то, кем я должна была стать.
Кем я являюсь сейчас.
Кончиком пальца я вытираю влагу, скопившуюся на стекле, затем поднимаю стакан, чтобы выпить. Поверх края я вижу, что один из копов смотрит на меня. Он улыбается и коротко кивает. Он симпатичный, и когда-то было время, когда я бы позволила себе невинный флирт. Больше нет. Поэтому я на мгновение встречаюсь с ним взглядом, затем отвожу взгляд и снова смотрю на улицу. Моросящий дождь усилился. По-моему, здесь каждый чертов день идет дождь.
Прошел почти год с тех пор, как я приехала в Эдинбург. Боже, когда я думаю о том, какой я была раньше, совсем недавно, мне становится смешно. Сейчас я совсем другая. Раньше я была невинной, наивной. Сладкой. Веселой. Беззаботной. Я пекла торты, ради всего святого. Я больше не пеку.
Теперь от меня не осталось и тени того, кем я была раньше.
Я осушаю стакан и вытираю рот. Забавно… я могу сидеть здесь всю ночь и пить столько, сколько захочу, и никогда не опьянею. Я могу выкуривать по две пачки сигарет
Благодаря судьбе, я неуязвима для смерти.
Моя судьба неизменна. Судьба человечества меняется, и от меня зависит, чтобы это произошло. Поэтому, когда у меня бывают моменты жалости к себе, подобные тому, что я испытываю сейчас, я проскальзываю в «Ниддрис» и провожу несколько минут в одиночестве, прежде чем Габриэль, мой наставник, найдет меня. Я… размышляю. Я даю себе немного времени, чтобы оплакать свою прежнюю жизнь, соскучиться по маме и папе, сестрам, бабушке и дедушке. Это немного помогает. Габриэль говорит, что время облегчит боль.
Я, наконец, перестала оплакивать жениха. По какой-то причине расстаться с его любовью было легче, чем следовало бы. До свадьбы оставалось всего два месяца, но все же… Я очень мало горевала по нему. Полагаю, для меня это хорошо. Однако я стараюсь не зацикливаться на этом слишком сильно. Я пришла к выводу, что размышления о прошлом в любом случае не приносят абсолютно никакой пользы. Я делаю то, что должен делать сейчас, чтобы мои близкие могли выжить. Чтобы все могли выжить. Это зависит от меня. Только от меня.
Ну, я и от четверых других дратанов.
У меня перед глазами все расплывается, когда я смотрю на фонарный столб за окном и на проливной дождь. Еще несколько минут, и я уйду. А пока я расскажу тебе о том, что происходит в моей жизни сейчас. Может быть, ты поймешь.
Я избавлю от долгой и скучной истории о себе до Шотландии. Достаточно сказать, что я была обычной американской девушкой. Я родилась двадцать пять лет назад в семье Джеймса и Люсинды Маспет. Они назвали меня Сидни Джейн, в честь бабушки и дедушки моей мамы. Я выросла в Аутер-Бэнкс, Северная Каролина. Я училась в университете Калифорнии, получила степень бакалавра педагогических наук и начала преподавать в первом классе в Китти-Хок. Я часто посещала спа-салон. Я делала маникюр раз в две недели.
Все изменилось одним майским днем, когда Габриэль — внушительная стена из сплошных мускулов, облаченная в черное с головы до ног, — легко вошел в мой пустой класс, прямо к столу, за которым я сидела, проверяя работы, поднял меня со стула, посмотрел мне прямо в глаза и с искренним извинением, вонзил серебряный клинок в мое сердце.
Я умерла у него на руках.
Некоторое время спустя — на самом деле, несколько недель спустя — я проснулась в его постели. Он сидел в темном алькове, наблюдая за мной своими серебристыми глазами. Я никогда не забуду этот первый задумчивый, глубокий взгляд. Для меня он отражает весь его характер. Бесшумная сила едва проявлялась.
Будничным тоном и с завораживающим акцентом он сказал мне, что моя прежняя жизнь закончилась, и что теперь я бессмертна, как и он. Он посоветовал мне отдохнуть, что я все еще переживаю трансформацию и очень слаба. Затем он встал, бросил газету на кровать рядом со мной и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.
Одну вещь о Габриэле я узнала довольно быстро — он говорит очень мало, но когда говорит, это действует на меня очень сильно.
Оказалось, что газета была из дома, из Китти-Хок. Это была страница с некрологом, и, листая ее, я обнаружила, что на меня смотрит мое собственное улыбающееся лицо.