Вечерний лабиринт
Шрифт:
– Да он вечером уезжает, – вмешался Федя, – еще успеешь двадцать раз попрощаться.
Валя расцеловала Колю в обе щеки и прослезилась.
– Ну не надо, не надо, – сказал Коля жалобно, – чего там.
Они вышли во двор, как уже давно не выходили, рядом, вместе, довольные друг другом. Федя придержал дверь, пропуская Колю, и гордо огляделся по сторонам.
Орали дети, полоскалось белье на ветру, в беседке скучало молодое поколение допризывного возраста.
– Ты кому-нибудь говорил? – спросил
– Нет, – покачал головой Коля. – Вы первые.
Федя удовлетворенно кивнул.
– Понял. Я в тебе никогда не сомневался. Ты настоящий друг.
– Спасибо, – сказал Коля.
– Не за что. Лучше пошли.
– Куда?
– К тебе, – сказал Федя. – Будем собираться.
Он деловито взял Колю под руку и потащил через двор к противоположному дому.
– Коля!
Коля растерянно оглянулся. Из открытого окна третьего этажа махала рукой Валя. Для простого, будничного воскресенья это было более чем необычно. В ответ Коля слабо махнул рукой и смутился. Он уже чувствовал, как внимание двора неотвратимо сосредотачивается на нем.
– А тебе уезжать не жалко? – покосившись на Валю, спросил Федя. – Все-таки столько лет здесь жил. Прижился, можно сказать, и вот на тебе, адью, съехал. А?
Коля опустошенно посмотрел на Федю, потом на вереницу развешенных пододеяльников, на беседку, на галдящих в песочнице детей и неопределенно пожал плечами:
– Не знаю. Как-то сразу не разберешься.
– Это просто ты еще не понял, не прочувствовал, – изрек Федя. – А когда поймешь, прочувствуешь. – Он задумался на мгновение, потом решительно сплюнул. – Хотя, конечно, Дальний Восток, с другой стороны – новая жизнь и все такое… Ты уже, наверно, весь там, в делах, в заботах. Везет же тебе. Я даже завидую. Веришь? Никогда тебе не завидовал, а теперь завидую. Ну и дела.
Они неумолимо приближались к подъезду, рядом с которым грелись на лавочке старухи и сидела Татьяна Иванна, мать Натальи. Сидела прямо и неподвижно, словно в фотоателье, когда фотографируют на паспорт.
– Ну чего? Испугался? – Федя дернул за рукав остановившегося Колю и потащил его дальше, упрямо и прямо к подъезду. – Ничего, пусть знают наших, пошли, со мной не пропадешь.
Старухи уже давно с любопытством смотрели на них, а Татьяна Иванна давно делала вид, что не смотрит.
– Здрасте, наше вам, люди добрые, – Федя отвесил поклон старухам и Татьяне Иванне персонально.
– Здрасте, здрасте, – закивали старухи.
Татьяна Иванна только кивнула. Ее холодность Федя решительно проигнорировал.
– Слыхали, бабули? – Он хлопнул Колю по плечу. – Слыхали, что наш Коля выкинул? А? Не ведаете? Сейчас опупеете!
– Не трепи! – возмутился Коля. – Помолчи, слышь!
– А чего? Чего такого? – обиделся Федя. – Сказать нельзя? Тоже мне. Всё равно узнают.
Татьяна Иванна окинула их быстрым взглядом, напряглась, привстала:
– Чего это он еще выкинул?!
Федя расхохотался:
– Во, видишь, уже интересуются.
– Опять?! – Татьяна Иванна рванулась к Коле и вцепилась в него мертвой хваткой. – Когда же ты успел, погубец! Когда?! Я ж из тебя все потроха вытряхну!
– Да нет, Татьяна Иванна! Не ходил я! Не ходил! – отбивался Коля. – Да постойте вы, черт побери!
Татьяна Иванна неуверенно отступила.
– Уезжаю я, – тяжело дыша, сказал Коля. – Уезжаю! Понятно?
– Куда это ты уезжаешь?.. Ты что мне зубы заговариваешь, охальник?!
– Он правда уезжает, – вступился Федя, с трудом сдерживая смех. – Друг его позвал. На Дальний Восток. К океану.
Татьяна Иванна ошарашенно посмотрела на Колю, потом на Федю:
– Уезжает?..
– Ну!.. – сказал Коля, пытаясь застегнуть дрожащими руками рубашку. – А вы набросились сразу… Как будто у меня дел других нет, как к вашей Наталье бегать. – И сам же покраснел и отвел глаза.
Татьяна Иванна тяжело опустилась на лавку.
– Значит, уезжаешь. Дел других нет. Ну что ж, туда тебе и дорога. Давно пора. Надоел, сил нет. А то пристал, как банный лист, никак не отлепится. Вот и уезжай! И то лучше, чем без дела болтаться! Без тебя только спокойнее будет! Уезжай, скатертью дорога! – Она нервно поднялась. – Тьфу! Чтоб глаза мои тебя больше не видели! – И пошла через двор, расталкивая задубевшие простыни и пододеяльники.
– Страшная женщина, – сказал Федя. – Просто террорист какой-то.
– Далече едешь? – спросила одна из старух у Феди.
– Чего?.. – не понял Федя.
– Едешь, говорю, далече? – повторила старуха.
– Да не я еду! – разозлился Федя. – Он едет!
Коля скорбно опустил голову.
– Далече? – спросила старуха у Коли.
– Далече, – сказал Коля.
– На океян, говоришь? – спросила другая.
– На океян.
– За рыбой, что ли?
– За рыбой.
– Это дело, – сказала старуха. – Рыба нужна. Что нужно, то нужно.
– А это где ж, океян? – спросила другая.
– Да недалеко, – вмешался Федя, – совсем рядом. Пойдете сначала прямо, потом налево, потом снова прямо, а там направо, и как раз за углом он и есть, океан.
– Далеко это, – сказал Коля. – Вы его не слушайте. Это лететь надо.
– А-а-а. Лететь… Тогда понятно…
– Я ж говорю, – сказал Федя. – Им все понятно.
– А Наташку, небось, тоже сманил?.. – спросила одна из старух.
Федя коротко хохотнул, замолчал, посмотрел на Колю.
– Да нет, – смутился Коля, – так вышло, что. – Он безнадежно махнул рукой и отвернулся.
– Знать, не берешь с собой? – пытала старуха.
– Не беру, – выдавил из себя Коля.
– Дело твое, – покачала головой старуха, – вольное.
– Когда едешь-то? – спросила другая.
– Сегодня он едет, сегодня! – вмешался Федя. – Чего человека расстраиваете? Едет, не едет, берет, не берет. Вам-то что до этого?
Старухи примолкли.
– Так ведь не чужой же, – пробормотала одна. – И прямо так, сразу.