Вечерняя звезда
Шрифт:
– Светик, – подал голос Феня. – Шикарный ресторан, понимаешь? Они скидываются, чтобы погулять в шикарном ресторане и расстаться с ней ещё на десять лет, а мы должны кучу денег отвалить, чтобы завтра твои хвосты подчищать?
Она надулась и села за компьютер, а я не могла дождаться заветных восемнадцати тридцати.
– Куда это в такую рань? – возмутилась Света, наблюдая мои спешные сборы. Зависть – штука неугомонная.
– Как «куда»? – удивилась я. – А причёска?
– Правильно, Лизок, – поддержал Феня. – Давай,
– Фенечка, да у нас девичник.
– Печально, Лизок. Очень печально.
Маникюр и педикюр я сделала вчера. И квартиру пропылесосила.
Укладку попросила максимально лёгкую и естественную.
– Мне для пикника. Не надо лака.
Парикмахер, дама предпенсионного возраста, солидной комплекции и в обязательном леопарде, скептически прищурилась.
– А если ветер?
– Там нет ветра.
За окном пролетел полиэтиленовый пакет.
– В оранжерее, что ли?
– В зимнем саду. В частном.
Толстуха скривилась, но зауважала.
Я навела в спальне лоск и поставила на туалетный столик букет садовых ромашек, купленный у бабушки возле метро. Оставался вопрос: подкраситься или нет. Как волки относятся к макияжу? А двуногие чудовища?
У кого бы узнать…
Наволновавшись ожиданием, я никак не могла уснуть, а два предыдущих раза он приходил, когда я спала.
Что же делать?
Помучилась ещё полчаса и приняла снотворное. А засыпая, подумала: «Капли-то – на спирту. А как волки – к этанолу?»
Проснулась я в четыре ночи, вернее утра. Вольфрама не было. Такое со мной уже случалось. В институте мне нравился один мальчик. Он учился на соседней кафедре и заходил на перемене к бывшему однокласснику. Симпатичный, спортивный. Смотрел и улыбался, а у меня – то свитер старый, то, как назло, стрелка на колготках. Зайдя в очередной раз, он поинтересовался, что я читаю. Это были Стругацкие – «Волны гасят ветер».
– Интересно? Дашь почитать, когда закончишь?
– Конечно.
На следующий день я надела новое платье и намазала губы блеском с запахом клубники. А мальчик не пришёл. Его друг сказал, что он сломал ногу на тренировке.
Я лежала на кровати в отделанном кружевом халатике поверх восхитительной ночной сорочки и огорчалась. Укладка обошлась в стоимость универсального проездного на месяц! От обиды наворачивались слёзы. И всё-таки заснула.
Мне снился лес. Несомненно, лес другого мира. Растения были похожи на наши, а некоторые почти совпадали с ними. Под почти берёзами алела почти земляника. Она не выглядывала из-за листиков (её было очень много!), а выпрыгивала маленькими взрывами. А на почти орешнике завязались орехи.
Я шла в обновках из магазина белья и с голливудскими локонами.
– Простите, сударыня, не мог раньше.
– Перестаньте, пожалуйста! Вы и не должны. Мы же не договаривались.
– Вы необычайно красивы сегодня! Случилось что-то хорошее?
– А… Это? – я небрежно указала на причёску. – Подруга пригласила на торжество по случаю её дня рождения.
– Вы приятно провели время?..
– Великолепно! Повеселилась от души. Ужин был чудный! И танцы.
Он погрустнел и будто хотел ещё о чём-то спросить, но не осмелился. Тогда я сама прервала затянувшуюся паузу.
– Не совсем понимаю, я сплю или нет.
– И да, и нет. Скорее спите. Я подумал, что жестоко приходить к вам наяву, бессонница вредна для здоровья. А так – вы сможете отдохнуть, и мы увидимся…
Его забота трогала, а желание увидеться согревало сердце.
– А где мы находимся?
– В одном из магических миров. Он называется Ассез.
– Есть и другие магические миры?
– Да. Множество. – Волк превратился в двуногое чудовище.
– А мой мир?
– Относится к материальным. Магия в нём существует, но её гораздо меньше, чем здесь.
– Вы говорили, что и ваш мир магический. Должно быть, это удивительно.
– Ну, как вам сказать… Когда волшебство окружает с детства, к нему привыкаешь, и оно становится не интереснее… ну… Предмет с длинной палкой у вас на балконе?
– Пылесос?
– Да. Не интереснее пылесоса, который для моих сограждан подобен магии.
– Наверное, вы правы.
Он начал приходить по ночам. Мы разговаривали. Он был философом. Особенно в виде двуногого чудовища. А в виде волка – заботливым и немного ворчливым, но покорял добротой и мягкостью. Я перестала замечать его странный облик, он меня больше не пугал. И казалось, что во тьме, скрывавшей лицо чудовища, иногда мелькала улыбка, хотя обычно оно было загадочно-печальным. Я не расспрашивала о его проклятии, а он не упоминал о нём. И молчал о своём прошлом. Вероятно, на это распространялся запрет, затронувший и настоящее имя Вольфрама. А может, тема прошлого была слишком болезненной для него.
Мою личную жизнь мы тоже, конечно, не обсуждали.
С самого детства на восторги маминых подруг по поводу моей внешности: «Ах, картинка!», «Принцесса из сказки!», «Нет, вы когда-нибудь видели такие волосы?» – мама строго отвечала: «Обычная. Как все», считая вредным хвалить ребенка. «Хвалить надо за дело, а не за глазки», – говорила мама. А мне так хотелось за глазки! Я всегда ужасно завидовала сыну маминой сестры тёти Зои, Арсению, которого тётя тискала и целовала без устали (брат отпихивался и ворчал), и прекратила, перестав дотягиваться до мальчика, вымахавшего в тринадцать лет до метра восьмидесяти пяти.