Вечная месть
Шрифт:
— Видишь ли, Леонард, все мы уже жили прежде. В том или ином виде. И иногда мы возвращаемся — или нас возвращают, — чтобы мы завершили нечто значительное, то, что не успели доделать в прошлой жизни. Меня вот вернули.
Парень достал из вещмешка сеточку для волос, спрятал под нее свою густую темную шевелюру, а затем натянул капюшон комбинезона и плотно закрепил завязки. Он обул пластиковые бахилы и принялся освобождать центр комнаты, очень осторожно сдвигая в углы мебель и немногочисленные личные вещи Леонарда, будто боялся что-нибудь сломать.
— Не волнуйся, Леонард, я все верну на место, в точности как было… — Он холодно и равнодушно улыбнулся. — Когда мы закончим.
Он помолчал, оглядывая комнату, словно
Леонард почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Он подумал о матери. О том, как огорчал ее. О том, что он стал вором, желая причинить ей боль.
Убийца развернул другой плотный кусок черного пластика, намного больше первого, и положил на освобожденное для этого место. Затем обошел вокруг Леонарда, схватился за спинку стула, откинул стул назад и начал передвигать его на двух задних ножках на черный пластик. К этому времени Леонард уже чувствовал и слышал собственный пульс, кровь стучала в ушах, губы под клейкой лентой дрожали.
— Короче, — продолжил убийца, — дело не просто в том, что я верю в реинкарнацию. Я точно знаю, что она существует. Закон природы, столь же непреложный и верный, как закон тяготения. — Он достал из вещмешка бархатную скатку и положил на черный пластик рядом со стулом. — Видишь ли, Леонард, у меня есть дар. Дар памяти о том, что было до рождения, что было до смерти. Памяти о моих прошлых жизнях. Я должен выполнить определенную миссию. И миссия эта — отомстить за предательство в моей прошлой жизни. Потому я и был в ту ночь там, где ты меня увидел, ошиваясь возле дома Хаузера. Это стало началом моего похода. А на следующую ночь я убил Грибеля. Но и это еще не все, Леонард. Далеко не все. И я не могу позволить тебе мне помешать.
Темноволосый парень отошел на пару шагов и осмотрел жертву, крепко привязанную к стулу. Затем поправил пластиковую подстилку, разровняв ее. Бросил внимательный взгляд на стены, будто оценивая. Подошел к одной и сорвал плакат с изображением американской рок-группы, обнажив пятно, которое Леонард, в несвойственном ему приступе чистоплотности, постарался прикрыть. С удовлетворенным видом убийца отошел назад и еще раз оглядел стену.
— Отлично подойдет. — Повернувшись к Леонарду, он широко улыбнулся, продемонстрировав великолепные зубы. — А ты знаешь, Леонард, что скальпирование — часть европейской культурной традиции с незапамятных времен?
Леонард заорал, но изолента свела его крики к отчаянному пронзительному мычанию.
— Все, чья кровь течет в наших жилах, это делали: кельты, франки, саксы, готы, ну и, конечно же, древние скифы в бескрайних пустынных степях, бывших колыбелью Европы. Снять скальп с тех, кого убил в битве, или просто с личного врага, убитого в поединке, чтобы разрешить спор или ссору, — это один из ключевых моментов нашего культурного самосознания. Мы были охотниками за скальпами и гордились этим. Ты слышал когда-нибудь о древнегреческом историке Геродоте?
Единственным ответом Леонарда были отчаянные, сотрясающие тело всхлипы. Убийца не обратил на них ни малейшего внимания и продолжил говорить в спокойной непринужденной манере, как на званом обеде. Его спокойствие, его беззаботность и пугали Леонарда больше всего. Было бы проще понять, смириться с происходящим, если бы человек, намеревавшийся отнять у него жизнь, пребывал в ярости или страхе или проявил хоть какие-то яркие эмоции.
— Геродота называют отцом истории. Он путешествовал по миру и описывал людей, которые ему встречались. Кроме высокоразвитых по тем временам стран Геродот также посетил и неизвестные земли, дикие земли, находившиеся за пределами цивилизованного мира. Он побывал на территории нынешней Украины, которая была сердцем скифского царства, и описал тамошнюю жизнь.
Убийца снова внимательно осмотрел стену, откуда сорвал плакат. Убрал обрывки бумаги и погладил заляпанную поверхность рукой в латексной перчатке.
— По словам Геродота, скифские воины очищали скальп от плоти с внутренней стороны, а потом долго мяли в руках, пока он не становился мягким и гибким. Затем они использовали скальпы вместо салфеток на пирах, а иногда вешали на поводья своих коней. И чем больше скальпов-салфеток было у воина, тем выше был его статус. Согласно Геродоту, многие из наиболее удачливых воинов даже сшивали собранные скальпы и делали из них себе плащи. — На бесстрастном лице убийцы промелькнуло нечто вроде благоговения. — И речь идет вовсе не о каких-то дальних странах. Это была наша культура. Это оттуда наши корни. — Он помолчал, словно задумавшись. — Ты только представь… Представь комнату, в которой находятся девяносто человек. Ну, может, сто… Это не так много. И каждый человек в этой комнате — близкий родственник. Отец и сын, мать и дочь. Представь себе это, Леонард. Но при этом вообрази также, что все они одного возраста. Представители девяноста поколений, собранные вместе на одном и том же этапе жизни. Ты увидишь фамильное сходство. И в шестом, седьмом или восьмом поколении до тебя ты увидишь лицо, в точности такое же, как твое. Вот и все, что отделяет нас с тобой от тех скифских воинов, Леонард. Девяносто поколений прямых предков. И истина в том — истина, которую мне довелось познать, — что мы наследуем от предков не только черты, жесты, склонности к некоторым навыкам или определенный талант. Мы повторяем сами себя, Леонард. Мы вечны. Мы возвращаемся снова и снова. Иногда наши жизни даже перехлестываются. Как моя. Я был моим собственным отцом, Леонард. И видел одно и то же время с двух ракурсов. И все это помню…
Темноволосый парень взял темно-синюю бархатную скатку и развернул ее на черном пластике. Немного постоял, рассматривая свои приготовления. Леонард взглянул вниз — там лежал большой нож с рукояткой и лезвием из нержавеющей стали. Всхлипы усилились. Леонард отчаянно, но тщетно забился, стараясь разорвать путы.
Убийца ласково положил руку ему на плечо, словно хотел утешить:
— Успокойся, Леонард. Ты сам это выбрал. Помнишь, ты размышлял, не вырвать ли тебе у меня пистолет? О да, Леонард, я могу читать тебя как открытую книгу. Но ты предпочел этого не делать. Предпочел цепляться за каждое мгновение жизни, не важно, насколько оно будет ужасным. Хочешь посмеяться, Леонард? — Убийца взял пистолет и протянул пленнику. — Он даже не настоящий. Игрушка. Точная копия. Ты сам обрек себя на смерть из-за мысли о пистолете. А это лишь бесполезная железяка.
Леонард под кляпом взвыл. Лицо его было мокрым от слез.
— Что ж, Леонард, — без малейшего злорадства произнес убийца. — Я знаю, ты не очень счастлив в этой жизни. Так что сейчас я отправлю тебя к следующей. Но прежде посмотри на стену, что я очистил. Именно сюда я и пришпилю твой скальп. — Он замолчал, не обращая внимания на приглушенные отчаянные вопли жертвы, словно обдумывая что-то важное. Затем на его лице появилась улыбка. Холодная жестокая улыбка, настолько выразительная, что казалась чужой на этой доселе бесстрастной маске. — Нет… Не сюда… По зрелом размышлении я нашел для него куда более подходящее место…
22.00. Позельдорф, Гамбург
Фабель был на ногах уже двадцать четыре часа.
Все средства массовой информации и мало-мальски влиятельные жители Гамбурга словно с цепи сорвались. Фабелю вновь пришлось планировать следствие, маневрируя между вниманием прессы и давлением политиков. Еще один аспект работы, который его выводил из себя. Бывали же прежде времена, когда полицейским работалось куда проще, когда на следователя давила лишь необходимость вычислить и поймать преступника.