Вечная жизнь святого Видикона Катодного
Шрифт:
Теперь сестра Патерна-Теста улыбнулась с неподдельной теплотой, и ее лицо, когда она склонилась и накрыла его руки своими, сияло.
— Поверьте мне, святой отец, — в этом человеческий мозг превосходит любой компьютер.
Когда святой отец наш Видикон схватился за высоковольтный провод и не отпускал его даже в смерти своей, чтобы слова его святейшества Папы через спутники могли достигнуть всех телепередатчиков мира спасения ради нашей Святой католической церкви — да, когда свершил он сей подвиг духа и через это погиб за веру, в тот нескончаемый миг ослепительной боли его
Сколь же глубока была бездна смятения его, когда боль притупилась и пришел он в сознание и обнаружил, что падает во тьму, в холоде, который леденит его душу. Вдалеке заметил он несчетные солнца, и понял он, что летит сквозь пустоту и это его нескончаемое падение — и не падение вовсе, а лишь отсутствие гравитации. О да, он узнал это место, ибо не было в нем ничего, и страх овладел душой его, ибо таков, знал он, должен быть ад: пустота, лишенная всякой жизни.
И тогда, охваченный ужасом, вскричал он в гневе своем:
— Господи! За Тебя отдал я жизнь свою! За что Ты отверг меня?
Но едва сорвались слова эти с губ его, как раскаялся он, и назвал себя глупцом маловерным за то, что даже теперь, в смерти своей, усомнился в том, что Христос не оставит его.
А следом за этой мыслью снизошло на него ослепительное, словно молния, озарение: понял он, что если воистину, отдал он жизнь свою ради того, чтобы обхитрить демона Извращенности и упрямством своим посрамить самого лукавого, должен он ожидать обратного тому, на что надеется, и если отдал он Господу душу свою, ожидая воскреснуть в райских кущах, то ждет его бездна ада.
И вернулось к нему мужество, а за ним и решимость его, ибо понял он: не окончена еще борьба, но лишь начата сызнова, и если ищет он рая, то придется ему заслужить его. И задумался он: а святые, те, что пребывают с Господом, могут ли считать, что закончены их труды земные — или вечно они сражаются с силами зла?
И увидел он ясно свое предназначение, и понял святой, зачем попал он в пустоту эту. Враг, с которым боролся он всю жизнь свою, не сложил еще оружия — и теперь отец Видикон восстанет против него и взглянет в лицо его.
Так подумал он, и замедлилось вдруг падение, и увидел он разверстый во тьме перед ним зев туннеля, и озаряло чрево сего туннеля зловещее красное зарево. Все близился и ширился дьявольский туннель, разевая пасть, готовую поглотить его, но не дрогнул святой отец наш Видикон, не попытался отступить. Нет, храбро держался он, неколебимый даже в небытии своем, и рвался вперед, и ступил он на дряблую, пористую плоть и отважно устремился прямо в чрево адово.
Так шел он, и с каждым шагом все ярче разгоралось красное зарево, все сильнее опаляло жаром тело святого, пока не овладел им страх, что не выдержит плоть его, но вспомнил он, что нет у него плоти. Все ярче и жарче становилось зарево, пока не завернул он за поворот туннеля адского и не очутился перед лицом демона Извращенности.
Огромен он был и осязаем, раздувшийся от ложных утверждений и искаженный от парадоксов. Силлогизмы торчали из боков его, тянулись
— Прочь! — взревел демон со злобой ужасною. — Регрессируй, ретроград! Ибо никто из тех, кто попал внутрь, прогрессировать не может!
— Изыди! — вскричал отец наш Видикон. — Ибо мне ведомо, кто ты таков, старый злобный демон! Это ты подталкиваешь к краю каждого самоубийцу, это ты укрепляешь единственную руку Однорукого Бандита, что обирает до нитки игрока заядлого, ты засыпаешь снегом леденящим лежачую фигуру наркомана бессознательного? Нет, давно известен ты мне, и знаю я, что тот, кто хочет удалиться от тебя, должен тебя преследовать! Встань позади меня — ибо я одолею тебя!
— Так ты тщишься одолеть меня? — вскричал демон. — Тогда защищайся — ибо я сотру тебя в порошок!
И снизошло тогда на блаженного спокойствие великое, и медленно выпрямился он, и улыбнулся ласково, и сказал:
— Нет, не стану я защищаться — ибо ведомо мне, что тот, кто защищается, обращает меч свой против себя самого. Нет, не защищаться я стану, но нападать!
И, сказавши так, бросился он на демона и ударил его кулаком своим.
Но демон выставил щит, пластину из белого металла, гладкую как факт и неприкрашенную как статистика, и отполированную до такого блеска, что могла она и не существовать вовсе.
— Зри! — вскричал демон в злобной радости. — Зри чудище, твоей злобой порожденное!
И взглянул отец наш Видикон, и узрел в пластине лик, ненавистью искаженный и самосомнением истерзанный, бесстыдный, как ложь, и в белый воротничок права римского затянутый.
Но не отступил блаженный. Нет, не дрогнул он, не усомнился ни в себе самом, ни в деле своем правом; лишь вскричал он голосом, муки исполненным:
— О Господь всемилостивый! Не оставь меня в этот час! Молю Тебя, дай мне оружие, чтобы мог отразить я гнусные хитрости щита искажения демонического!
И воздел он в мольбе руки свои и — глядь! Слева от него клинок возник светло-блестящий, с лезвием остроты моноволоконной, а рукоять его сама в ладонь блаженного легла.
Ощерил демон зубы свои в хохоте и вскричал:
— Зри, как отблагодарил тебя хозяин твой! За жизнь твою отдарил тебя железякой никчемною, что не сможет пронзить даже неверного понимания!
— Нет, — вскричал святой отец наш Видикон, — ибо это бритва Оккама!
С этими словами ударил он по щиту клинком божественным. Завизжал демон, съежился, но не отступился блаженный, и продолжил кромсать щит искажения, и вскричал:
— Нет, никогда не восторжествовать тебе! Ибо мог бы я целую вечность искать грех в душе своей, что мог так исказить лик мой и наложить на него печать Зла! Но лезвие сие видит истину, и не устоит против него щит твой!
Так сказавши, взмахнул он клинком, и рассек он щит надвое, и обнажились скрытые контуры, выпуклости и вогнутости, увертки и двусмысленности. Завизжал демон в ужасе, и вскричал блаженный:
— Это не мой лик страшен, но твой щит искривлен! И бросил демон свой щит, и кинулся прочь, чтобы скрыться во внешней тьме.