Вечное Пламя
Шрифт:
Обмен сообщениями продолжался; он был продолжительнее и сложнее всего, что Карло слышал от древесников до этого момента. Его учили, что у древесников нет настоящего языка, но он сомневался, что кто-либо может знать это наверняка. В старых отчетах предпринимались грубые попытки классифицировать возгласы древесников, но не приводилось никаких систематических пояснений относительно их структуры. Если наступит день, когда биологи будущего освободятся от более насущных проблем, то для кого-то год, проведенный в лесу за наблюдением этих животных и вслушиванием в их крики, возможно, станет ненапрасной тратой времени.
Зосима подняла руку, вытянув ее над постаментом; когда Зосимо взял ее за руку, она притянула его к себе. Карло замешкался, на мгновение испугавшись, что обманывает самого себя и неверно истолковывает ситуацию. Но Зосимо отпустил ветку, и пара заключила друг другу в крепкие объятия. Карло быстро вскарабкался по перекрестной веревке и протянул руку к рычагу, расположенному перед клеткой.
Он потянул за рукоятку; она не поддалась. Стараясь не паниковать, он надавил на рычаг, обходя препятствие, после чего ему удалось снять двигатель с тормоза. Внезапное перестукивание шести светозаписывающих устройств оказалось настолько громким, что Карло испугался, не всполошит ли оно древесников, заставив их передумать, но когда он взглянул вверх, они продолжали как ни в чем не бывало, не обращая на машину ни малейшего внимания.
Наблюдая за ними, Карло не мог отделаться от постыдного ощущения вуайеризма, хотя это было вдвойне абсурдно, учитывая, что записывающие устройства фиксировали гораздо более интимные моменты, чем его собственное зрение. Однако своей позой древесники как никогда напоминали своих двоюродных братьев и сестер, а форма их переплетенных тел тревожила своей близостью к их с Карлой образу, выжженному в его мозге за годы томительного ожидания. Это было совсем не похоже на размножение полевок.
Зосима замерла, но Зосимо продолжал поглаживать ее по лицу, будто пытаясь утешить. В местах, где их тела соединялись друг с другом, кожа источала желтое сияние – так свет передавал обет самца, вверяя ему обязанность заботиться о будущем потомстве. Карло никак не мог разобраться, насколько неловкость, которую он испытывал при виде происходящего, была связана с чувством вины за то, что он принуждал древесников делать выбор, а насколько – с чувством укора, происходящим из той части его разума, для которой его собственная жизнь оставалась никчемной до тех пор, пока он не даст точно такой же обет.
Внезапно в шуме записывающих устройств появилась новая составляющая – звук рвущейся в клочки бумаги. – Нет, нет, нет! – Карло перебрался под клетку и проник в тускло освещенный люк, предназначенный для доступа к оборудованию. Когда он приблизился к проблемной машине, звук разрыва сменился ритмичными хлопками; лента окончательно оторвалась, и свободный конец, выступавший из ведомой катушки, хлестал по корпусу устройства. Остановив двигатель, Карло быстро извлек обе катушки, но ему потребовалось еще несколько махов, чтобы вытащить все обрывки из лентопротяжного механизма, загрузить новую ленту и перезапустить машину.
Когда Карло выбрался из люка и принялся карабкаться к наблюдательному посту, он увидел, что Зосимо отделился от своей ко и вернулся на ветку, которая нависала над постаментом. Зосима уже утратила конечности, и Карло с волнением наблюдал, как ее анатомия начинает претерпевать изменения, которых нельзя было достичь никаким усилием воли. Выступы ее тимпана погрузились в мембрану, после чего эта удивительная структура слилась с верхней частью груди, поглощенная с той же легкостью, как наскоро отращенная рука. Темные губы уже выглядели необычайно плоскими, и ее закрытый рот, утратив привычный контраст с кожей лица, постепенно пропал из вида. Последними исчезли веки, бледные разрезные овалы, повернутые и вытянутые по вертикали; искаженные, как следы едва заметных ран, на фоне начавшейся трансформации головы. Как будто незримый скульптор, изваявший это тело из смолы много лет назад, вернулся, чтобы провести пальцами по остаткам загубленного лица, прежде чем сжать всю фигуру, превратив ее в однородный комок – теперь это был всего лишь материал, готовый к повторному применению.
Зосимо протяжно и жалобно зарокотал. Подняв на него глаза, Карло изо всех сил старался сохранить беспристрастность, но затем от горя все тело древесника охватила дрожь. Природа подкупала обоих участников этой метаморфозы, наделяя процесс ни с чем не сравнимым чувством удовольствия, но, если полевка могла без особых проблем перейти от чистого наслаждения, вызванного инициацией деления, к непреодолимым обязательствам заботы о потомстве, то этот древесник вполне осознавал свою потерю. Только что прямо у него на глазах исчез компаньон, который любил и защищал его всю свою жизнь. Что еще он мог испытывать, если не скорбь?
Карло отвел взгляд и попытался взять себя в руки. Как он представлял себе те чувства, которые ему придется испытать, когда он вместе с Карлой, наконец, положит конец ее существованию? Удалось ли ему хоть раз на полном серьезе убедить себя в том, что он сможет перенести все это, впав в оцепенение, что биологический императив избавит его от боли, и что на нем не скажется тяжесть содеянного? Все до единого мужчины потчевали своих детей ложью в утешение, но если своего отца, избавившего маленького сына от горькой правды, он еще мог простить, то закрыть глаза на трусость, которую он испытывал все это время, Карло был не в состоянии. Все его образование, все его эксперименты над животными помогли лишь похоронить правду под целой горой фактов. Он был вынужден смириться с тем, что важнейшая цель его жизни, та единственная роль, которая сделает его бытие завершенным, никогда не была справедливой, никогда не была приемлемой и никогда не заслуживала прощения. Сколько бы они ни ждали, какие бы планы ни строили, с какой бы готовностью ни решились сделать последний шаг – все это не будет иметь никакого значения. В конечном счете он будет в полном смысле осознавать свой поступок, и только дети смогут спасти его от потери рассудка.
Да и то лишь при условии, что их родится ровно столько, сколько нужно.
Карло поднял глаза. Приютившись на ветке, Зосимо раскачивался из стороны в сторону, обхватив голову верхней парой рук. Он затих, но теперь в ответ звучал истошный вопль Бенигно и Бенигны. Однако, несмотря на все мучения, которые пришлось испытать древесникам, у самого Карло, наконец, появился повод для радости.
На поверхности бластулы стали видны следы первой перегородки – и она была не продольной, а поперечной. Зосиме предстояло произвести на свет только двух детей, а устройству светозаписи, вполне вероятно, удалось запечатлеть стоящие за этим процессы.
Глава 35
– Получилось! – радостно воскликнул Ромоло. Он поставил на пути луча зеркало и покрутил им, заставив ослепительно яркое красное пятно света промелькнуть по стенам лаборатории. – Наконец-то он стал видимым!
Все собрались вокруг него, чтобы поэкспериментировать с новым устройством. Карла наблюдала, очарованная этим зрелищем, но сама оставалась в стороне, чтобы не лишать удовольствия остальную команду.
Потребуются определенные усилия, чтобы превратить это скромное красное пятнышко в свет, пригодный для маяков, но со временем навигаторы получат желаемое. Иво уже работал над машиной, позволяющей собирать образцы ортогонального вещества с помощью источника когерентного УФ-излучения. Начинало казаться, что преемник Москита сможет отправиться к Объекту уже в течение ближайшей пары лет.
– Надо воспользоваться этим в наших двигателях, – восторженно заявила Эвлалия. – Больше никаких взрывов солярита – только фотонная ракета с выхлопом из чистого света!