Вечность
Шрифт:
— У золотого господина много талантов. Он не только торгует душами, верно?
— О, мой любопытный нео! — душеторговец картинно возвел очи горе. — У плененных душ много применений — твоя хозяйка не делилась с тобой этими тайнами? Можно вселить в гомункула, создав Существо, стереть память и воспитать верного слугу, использовать для разных… развлечений. Можно продать тем, кто создает химер, Руны или собирает гвардию бессмертных рабов. Но выгоднее всего, мой нео, просто создать Монету Души.
— И сколько за нее дают Звездных Монет?
— По-разному, мой нео, очень по-разному, —
— Давай приступим к допросу. Что нужно сделать?
— Для начала извлечь из гвоздя все содержимое. Помести его в отверстие на грани. Алтарь удержит душу, а я помещу ее в одну из хризалид, — душеторговец указал золотым ногтем в сторону кристалла. — Когда отражение оживет, можешь допрашивать. Скажешь, когда закончишь… или если тебе понадобится помощь.
Меня не оставляло ощущение, что мы участвуем в сатанинском ритуале. Белый Дьявол активировал Руну Стигмата, и на моей ладони появился серебряный штырь гвоздя. Того самого, что содержал душу Кнуда Ларссона. Он медленно вошел в коннектор на грани «извлекателя».
Этот процесс вряд ли когда-либо наблюдал кто-то из землян, да и вообще — младших Единства. Над верхней гранью пирамиды один за другим высвечивались знакомые символы. Я насчитал минимум два десятка Рун — серебро, бронза, дерево — и несколько налитых Звездной Кровью капель. Они медленно вращались — протяни руку, и заберешь все это богатство. Только сейчас я окончательно понял, почему так жадно блестят глаза душеторговца. Для него сделка была невероятно выгодна: помимо души, он получал девять десятых Звездной Крови и уйму Рун.
— Заберешь их, когда я закончу допрос, — холодно произнес Белый Дьявол.
— Дерзкий нео указывает, что мне делать в моем собственном доме? — губы торговца неприятно оскалились. Его Скрижаль открылась — роскошная, огромная, золотая — и втянула водопад Рун и Крови с Алтаря. Ледяная ярость вселенца вновь кольнула меня — Флекс Торий открыто продемонстрировал, что не собирается соблюдать условия сделки.
— Наша сделка еще не закончена.
— Чем тебе помогут несколько минут? — глаза душеторговца полыхнули торжеством победителя. — Допрашивай свою душу, нео…
Одна из хризалид раскололась пополам, выпустив волну удушливого сладковатого смрада. Механизм внутри ожил, неохотно размыкая хватку серебряных клыков на изуродованном теле. Флекс Торий небрежным жестом метнул Руну — и зеленое свечение, прокатившееся по трупу, вновь облекло его плотью и кожей, подобно моему Исцелению. Другую руку он направил в сторону Алтаря — и энергетические нити яростно замерцали. По той, что связывала открытую хризалиду, прокатился стремительный импульс, а затем неподвижное тело внутри шевельнулось и открыло глаза.
Белый Дьявол активировал Руну Гипнотизма и сделал шаг вперед, встав вплотную к хризалиде. Он вцепился в плечи хрипящего существа внутри и поймал взгляд бешено вращающихся, безумных глаз. Голос применял ментальные навыки, в отражении зрачков я увидел себя — с мерцающими Звездной Кровью, излучающими синеву глазами — и поразился, насколько жутко выгляжу.
— Говори! — приказал мой вселенец. — Как твое имя?
— Кн… уд… — прохрипел пленник. — Кну… д… Ларс… ссссон…
Да, это был он. Через замочную скважину того восприятия, что оставил Белый Дьявол, я ощущал его ужас, боль, мечущиеся чувства — вполне понятные для человека, только что растерзанного Червями и тут же оказавшегося непонятно где, в скованном чужом теле, перед Восходящим, в котором сложно опознать своего убийцу…
— Где… где… я?
— Твой Народ называет это «ад», — безжалостно сообщил Белый Дьявол.
— Что? Ты… кто?
Вместо ответа мой вселенец склонился, вцепившись в его виски обеими руками, глаза выпустили два луча голубого сияния, немедленно впившиеся в глазницы дергающейся жертвы. Используя Гипнотизм и Ментальное Искусство одновременно, он проникал внутрь, в трепещущее чужое сознание, подобно тому, как это делала Азимандия. Мерзкое ощущение, как будто вскрываешь панцирь мертвого Червя и погружаешься в путаницу скользких ядовитых внутренностей, пытаясь отыскать драгоценное ядро сущности…
— Говори, как… Нет, молчи. Вспоминай! — прорычал мой голос.
— На меня… эти… штуки… не… — прохрипел Кнут.
Он действительно пытался сопротивляться. И, наверное, чего-то стоил, однако его Звездная Кровь, Навыки и Атрибуты, его привычные способности исчезли, осталась только голая душа в беззащитном теле. Сама по себе воля Кнуда Ларссона не могла сравниться с волей Белого Дьявола — и я зацепил, увидел, захлебнулся потоком ярких образов и картин, хлынувшим из раскрытого, раздавленного чужого сознания.
Я увидел падающие искры капсул в ночном небе Единства и Великое Древо. Серебряную шляпку стигмата в запястье. Молодую Веронику Максвелл с младенцем на руках и рыжего Эйрика рядом, говорящего ей что-то. Мелькание Скрижалей и Рун, дохлых Червей, усеивающих плато Расколотых Земель. Свет факелов и вспышки выстрелов среди куполов жилых модулей, окровавленные тела. Круг людей с мрачными лицами и злое лицо Винса Кассиди — поверх лезвия вытянутого им солдатского меча. Заходящий в атаку винтокрыл — мой винтокрыл, — горящую технику и разбегающихся фригольдеров сквозь забрало Небесного Ястреба. И многое, многое, многое другое — Белый Дьявол безжалостно рылся в памяти Кнута, пытаясь в калейдоскопе ярких воспоминаний обнаружить те, что нас интересовали.
И наконец нашел.
Кнут забормотал, одновременно вспоминая, он уже захлебывался от желания говорить, поскорее избавиться от давящего резонанса в голове.
Теперь я знал. Теперь я понял его.
Плохой человек. Гнилой внутри, но его гниль была понятной. Колонист-эксперт, золотой комбинезон, гранд-трибун планетарной безопасности, да не каких-нибудь полицейских подразделений, а всесильного агентства ЭОЛ, он всегда полагал, что достоин гораздо большего. Положения и власти в зачатке земной колонии, уважения в глазах колонистов, материальных благ и обожания красивых женщин. С момента спуска все пошло не так — люди выбрали вождем Винсента Кассиди, хотя тот был всего лишь специалистом, Вероника Максвелл не пожелала ему принадлежать, а вместо уважения люди чаще со страхом сторонились его.