Вечный двигатель лета
Шрифт:
Эван сидел в небольшом зале, маленькое кресле было довольно удобным, хоть и странной конструкции. Из окна открывался вид на залитые светом фонарей улицы. Головная боль не желала проходить, и Мейер приложил много усилий, чтобы сквозь нее свободно думать.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел высокий мужчина в бежевом костюме, его кожа удивительным образом напоминала ослепительно белую бумагу.
– Мистер Мейер, – приблизившись, выговорил незнакомец с трепетом в голосе, – будем знакомы, меня зовут мистер Алоиз Гринграс. Я – директор музея, и для меня честь говорить
– Почему я здесь? – растерянно прошептал гость.
– Вы… – осекся директор, – Вы не знаете, верно?
– Подозреваете меня в краже экспоната?
– Эм… – протянул Гринграс, а затем улыбнулся, – нет. Вовсе нет. Видите ли… Дело в том, что экспонат – это Вы.
Повисла тягучая тишина. Эван испустил нервный смешок.
– Неудачная шутка?
– Нет, – без тени улыбки продолжал Гринграс, – если я правильно знаю историю, а я правильно ее знаю, то последнее, что Вы помните, это вечер в кафе с друзьями, так?
– Верно…
– Дело в том, мистер Мейер, – деликатно начал директор, усаживаясь в кресло напротив, – что эта встреча произошла 250 лет назад. Я – один из ведущих историков, которые изучают ваше время, и мне очень повезло найти Вас.
– Что значит «найти»?
– В кругах нашей профессии ходили слухи о последнем древнем человеке. Видите ли, около 70 лет назад озоновый слой стал разрушаться. И этому уже нет возврата. Чтобы спастись в будущем, человечество стало изучать роботехнологию. Результат можете видеть сами.
Гринграс закатал рукав, демонстрируя белоснежную кожу.
– Кожезаменитель. Подобный человеческой коже, но в реальности что-то вроде покрытия роботов.
– Вы стали киборгами? – недоуменно спросил Мейер. Все происходящее казалось ему дурным сном.
– Вовсе нет, – покачал головой Гринграс, – мы просто модернизировали себя. Адаптировали, чтобы выжить, когда озоновый слой будет разрушен.
– Ну, а что со мной произошло?
– Трудно объяснить, но попытаюсь. Я изучал любые истории или упоминания о Вас в документах. И нашел то, что ранее звалось медицинской картой. В ней указывалось: Вас сбила машина, и Вы впали в кому. Когда мы нашли город, где Вы жили, Вы все еще находились там, и – о чудо! – еще не умерли.
Эван помотал головой, отказываясь во все это верить.
– Это шутка! Скажите, что это – просто грубая шутка! Мы ведь сейчас в Техасе, верно?
– Нет, – ровным, безжалостным голосом отчеканил Гринграс, – мы в городе Дистопау. На юге графства Истфолк, которое в Ваше время называлось Чехией.
– А почему не видно звезд?
– Город герметичный. Из пустоши он виден, как большой белый купол.
– Но почему я нашел свое место работы?! Был целый день в кабинете, и никто не обеспокоился присутствием чужого? Как нашел свой дом?!
– Так получилось. Многие города строились по образу и подобию. С расположением дома, где жили, Вам просто повезло. А насчет офиса – работающих там много. Новичком больше, новичком меньше…
– Но… – мысли Эвана путались, он никак не мог найти вопрос, ответ на который помог бы обрести твердую почву под ногами. – Если Вы говорите правду… Как долго я находился в коме?
– 250 лет. Мы вводили Вам препарат для поддержания функционирования жизненных органов. Не поймите нас превратно, мы не желаем Вам зла. Но и уйти отсюда Вы никуда не сможете. Вы – экспонат. И вы…
Договорить Гринграс не успел. Мейер бессильно застонал, схватившись за виски. Головная боль вновь стала донимать со страшной силой, он изо всех сил стиснул руками череп, зажмурился и неожиданно, даже для самого себя, уснул.
Гринграс выждал минуту, а затем осторожно ввел в шею Мейеру нужный препарат. Гость-пленник мирно спал в кресле. Директор музея вызвал охранников, чтобы они отнесли экспонат на место.
Он бы хотел посочувствовать Мейеру, но не мог. Ему было неведомо это чувство. Как и всему человечеству за прошедшие годы.
Художник
– Существует ли город мечты? Место, где проблемам тебя не достать?
Она прошептала это себе под нос, но он все равно услышал. Эти слова заставили художника оторвать взор от своей работы, но недоверчиво хмыкнув, мастер продолжил рисовать. Девушка лениво повернула голову и слегка приподняла левое колено, поудобнее устраиваясь в раскладном кресле.
Ее зовут Элен Дювон. Родилась в знатной семье города Дистопау, которой принадлежали несколько ресторанов и фамильное поместье Дювон. За этот участок многие из высшей знати могли бы многое отдать, ведь имение хранило огромную ценность: большой балкон с защитным окном – единственное место во всем Дистопау, где можно было увидеть мир, не покидая безопасных стен.
– Неужели вам никогда не хотелось найти такое место?
Она говорила тихо и лениво, беспечно взирая, как он работает. Художник оторвался от своей картины и медленно поднял голову вверх. Он смотрел сквозь защитное стекло, как белые пятна медленно плывут по желтому небесному морю. Наблюдал за тем, как в вечном танце бьется нагретый воздух, который вскоре будет невыносимо горячим, но бессильным кому-то навредить. И все же, каким бы гибельным и катастрофичным не осознавался, мир был прекрасен.
– Нет, – просто ответил художник, – и лишь потому, что я нашел это место.
Что вы знаете об отчаянии? Самое дно Дистопау – вот что он видел. Его зовут Делвин. Художник, брошенный один, сам по себе. Тот день ему вряд ли забыть.
Бар «Шестерня», где живописец провел всю неделю. Одежда напоминала обноски, казалось, что он бездомный бродяга, а не преуспевающий художник. Мать умерла – ровно неделя минула с тех пор, как это случилось, и Делвин усердно топил печаль в Квант-Роме. Не спал ночами, рисовал небо, облака и все, что только мог, только бы не думать о доме, где он сидел, и о том месте, куда завтра вновь пойдет. Делвин рисовал бы и дальше, но существовала одна проблема. Он никогда не видел неба, потому что город был изолирован от внешнего мира. Как и все другие города, соединенные огромными туннелями метро. Однажды в баре он увидел незнакомку в закрытых одеждах. Делвин сокрушенно взглянул на свои белоснежные руки и невольно пробормотал: