Вечный эскорт
Шрифт:
Долгие годы, когда мы давно уже не были вместе, в моей памяти появлялась и подолгу стояла эта сверкающая непостижимая красота.
Она была воплощением юной любви – как я мог подумать, что она некрасива?
Что это была за ночь. Так не хотелось, чтобы приходило утро, с его серостью, суетой и хлопотами.
В ее объятиях и тихом «не уходи» мне слышалось шекспировское: «Уходишь ты? Еще не рассвело. Нас оглушил не жаворонка голос, а пенье соловья». Я ответил: «Нет, это были жаворонка клики, глашатая зари. Ее лучи румянят облака. Светильник ночи сгорел дотла. В горах
Ты знаешь, Ирочка, чьи это слова? Почему говорится о жаворонке? И что следует сказать дальше? Нет, ты не знаешь, тебе это неизвестно. А надо бы что-то ответить. Мне так хотелось, чтобы она ответила. Или хотя бы повторила слова Джульетты: «Нельзя. Нельзя. Скорей беги: светает. Светает. Жаворонок-горлодер своей нескладицей нам режет уши. А мастер трели будто разводить. Не трели он, а любящих разводит. И жабьи будто у него глаза. Нет, против жаворонков жабы – прелесть!»
«Разводит трели – любящих разводит» – чудесный каламбур! Тебе это непонятно – и существо каламбура, и само слово «каламбур». У тебя пока второй уровень, дорогая. Будет ли когда-нибудь выше? Тебе уже восемнадцать, а Джульетте и четырнадцати не было.
Мы часто встречались, нередко Ира оставалась у меня, но переезжать не хотела. «Нет, нет, у меня мама. Я не должна ее оставлять. Живем втроем – я, мама и отчим. Отчим – нехороший человек. Пристает ко мне, когда мамы нет. Теряет голову, когда видит мой бюст в вырезе блузки, а если я в короткой юбке, – его вообще не удержать!»
Что говорить, колени и ноги у нее были божественные.
Многое в моей юной возлюбленной оставалось для меня загадкой. И внезапно налетающая грусть, и желание постоянно возвращаться домой, хотя, казалось бы, ничего ее там хорошего не ждало. Впрочем, как ничего хорошего, а мама? А еще была странная подруга, дамочка моего возраста или чуть старше. Довольно некрасивая женщина, тоже, кстати, Ирина, – обычная, очень простая, возможно, неглупая и, видимо, достаточно тертая. Видел ее пару раз мельком. Весьма загадочная и неприступная особа – тоже русалка, что ли? А кто еще, интересно, может стать наперсницей ундины? Всюду мне коварные русалки мерещатся – собираются по ночам, вяжут сети и готовят западню одиноким пилигримам. Ирочка иногда по несколько дней жила у нее. Та шефствовала, нянчилась с ней, наряжала, наставляла… И, как я понял, совсем не одобряла наш роман.
– Конечно, этот твой друг, он респектабельный, прилично одевается, начитанный, умный, мягко стелет, но разве такой человек тебе нужен? – нашептывала она моей нежной подружке, а та в подробностях передавала мне.
По большому счету, старшая русалка права: не нужен я юной возлюбленной.
Более опытная Ира номер два была абсолютно права; но дело еще и в том, что чужая правота подчас особенно раздражает. Кроме того, было что-то еще, не позволявшее мне принять вторую Иру как просто подругу моей солнечной возлюбленной.
Для моей малышки любые аксессуары чувственности – нежные слова, прикосновения, объятия, ласки – были вершиной всего! Не знаю, с чем сравнить ее восприятие этой стороны жизни, мы жили тогда еще в Советском Союзе – значит, можно сравнить с пиком Ленина или с пиком Коммунизма. Не исключаю, что между двумя Иринами было нечто большее, чем обычные доверительность и исповедальность подружек, но я старался не думать об этом, а если такие догадки приходили в голову – не принимать их слишком близко к сердцу.
Уже тогда было понятно: недолго нам суждено быть вместе. Гнал от себя навязчивую мысль, пытался не прислушиваться к скрипучим доводам разума, мне было просто очень хорошо с этой девочкой. Она вызывала у меня ни с чем не сравнимое пронзительное чувство. Тем не менее я был уверен, что будущего у нас нет. Почему нет будущего, почему я так думал? Не знаю.
– Герман, ты ведь хотел, чтобы я переехала к тебе? Я перееду, пожалуйста. Это зависит только от тебя.
– Объясни, милая девушка.
– Почему ты не хочешь жениться на мне?
Вот оно что – она хочет замуж. Вообще-то, правильная мысль. Но ты забыла, дорогая, ты ведь ундина! А с другой стороны… Русалка тоже хотела, чтобы принц принадлежал только ей. Стоп, я действительно не хочу жениться? Нет, это несерьезно. Мы настолько разные, мы не сможем быть вместе. Как ей объяснить, что мы разные? Я отмалчивался или бормотал что-то несуразное. «Почему, почему, почему?» – спрашивала Ира.
Конечно, она готова была покинуть свой дом и перебраться ко мне. То не желала слышать о переезде, а теперь, наоборот, согласна. Вряд ли ей там хорошо. Возможно, лучше, чем Викторин Мёран в доме ее тетушек. Тем не менее, похоже, она давно уже оставила дом матери и отчима в мыслях своих.
– Может, тебе просто собрать вещи и переехать ко мне? Переезжай, милая. А жениться… Довольно устаревшая и совсем не обязательная процедура.
«Жениться – бр-р-р, чур меня, чур!»
– Если я тебе не нужна, давай расстанемся.
Нет, отказываться от юной богини я не хотел.
У нас были общие друзья, которые догадывались обо всем. Кто-то говорил ей: «Не грусти, девочка. Он тебя не стоит. Посмотри на себя, ты – воплощенная женственность, ни один мужчина не пройдет мимо тебя».
Что правда, то правда: когда на ней был черный кожаный пиджак, короткая юбка и блузка с глубоким вырезом, выглядела она просто фантастично!
Какое-то время наши недомолвки и недоговоренности не имели существенного значения – нам просто было хорошо друг с другом. Скажу больше: мне ни с кем не было так хорошо, как с моей молоденькой ундиной – Ирочкой Котек. Ни до, ни после. До той самой поры, пока я не встретил Ану.
Ну а пока Ира. Как это описать? Нельзя сказать, что у нас была бешеная страсть, изнуряющее бешенство близости, хотя в любовных играх мы себе не отказывали. Были какая-то особая полнота, завершенность и самодостаточность, были полет и нежность, бесконечно взлетающая к небесам радость.
Запомнился мой день рождения. Мне исполнилось двадцать семь. Или, может, двадцать восемь? Точно не помню. День рождения – разве это важно, разве это праздник? Я был в отъезде по служебным делам. Друзья заранее уговорили меня прийти вечером, по возвращении, к ним на мальчишник.
– Но у меня день рождения, ребята.
– Вот и отметим заодно!
– Тогда я приду с Котек.
– Нет, с Котек будет уже не мальчишник.
В общем, я проявил бесхарактерность, согласился и, вернувшись из поездки, прикатил к ним один. И понял, что поступаю неправильно. Ирочка ждала меня, подготовила подарок.