Вечный колокол
Шрифт:
Волот подъехал к грузному широкому крыльцу посадничьих палат и остановился, вглядываясь в узкие освещенные окна: неужели никто его не встретит? Но не прошло и минуты, как встречать князя вышла жена посадника, Марибора. Говорили, что посадник — Смеян Воецкий-Караваев — несмотря на знатность рода, во всем слушал жену, которую взял из простых купцов. Волот, привыкший с презрением смотреть на женскую половину княжьего терема, долго не мог взять в толк, почему голос Мариборы имеет такой вес среди мужчин.
Ее лицо было и красивым, и жестким
Марибора спустилась с крутых ступеней крыльца, надев шубу, расшитую узорчатым бархатом, и накинув поверх шапки белый льняной платок, оттенивший темноту ее бровей и глаз.
— Добро пожаловать, князь, — она склонилась перед Волотом в поклоне, но столько достоинства было в этом движении, что Волот и сам едва не пригнул голову. Марибора одна не забывала называть его князем, и он в который раз испытал нечто, похожее и на благодарность, и на почтение.
Он спешился и передал повод одному из дружинников.
— Смеян Тушич принимает казанское посольство. Его ждут немцы и христианские жрецы, так что увидишь ты его не скоро, — сказала Марибора, приглашая следовать за собой наверх.
— Я бы сам хотел поговорить с татарами, — ответил Волот.
— Как считаешь нужным, князь… — пожала плечами посадница, но князю тут же стало ясно, что делать этого она не советует, — Смеян Тушич знает свое дело, старый конь борозды не испортит. Я думаю, посольство опоздало: защиты просить поздно, теперь виновных будем искать.
— А… а что нужно христианским жрецам? — спросил Волот, когда они повернули на жилую половину палат посадника.
— Этим-то? Я, конечно, не уверена, но думаю, предложат всяческую поддержку со своей стороны в борьбе с магометанством.
— Да что они могут! — едва не рассмеялся князь, — они только поют да благовония курят!
— И головы людям морочат, — проворчала посадница, — но могут они очень многое. Или ты забыл, что такое Ливонский орден? И кто такой Римский папа? А денег у них сколько, ты представляешь?
У Волота в голове еще не вполне уложился статус Ливонского ордена. Он, конечно, знал, что это государство, созданное монахами, и что вроде как правят им христианские жрецы, но никак не мог в это до конца поверить. Это как если бы волхвы, вместо того, чтобы делать свое дело, собрались вместе, прогнали бояр, отменили вече и начали править Новгородом, поселившись в теремах и набивая свою мошну серебром. Тогда какие же они после этого были бы волхвы?
Марибора проводила его в комнату для приема гостей — большую, с колоннами и сводчатым белым потолком, с арочными переходами, с глубокими нишами, в которых прятались окна: Волот очень неуютно чувствовал себя в таких помещениях,
Широкий длинный стол, совершенно голый, без скатерти, добавил ощущение холода и пустоты. От него не спасала даже нежная, тонкая роспись стен и вычурная резьба по камню, обильно украсившая палату.
— Скоро Совет господ соберется, — пояснила Марибора, — успокоится Новгород немного, кончанские старосты подойдут — тогда и стол накроем. Ты, может, чаю хочешь?
Волот покачал головой и сел спиной к стене. Постепенно, очень медленно, в голову проползла мысль: что же он наделал! А если все это — ложь? Если волхвы ошиблись и вместо прошлого увидели его сон? Надо обязательно спросить об этом Белояра! Зачем, зачем он согласился на прилюдное гадание? Ведь он один знал, чем оно закончится! Знал, что новгородцы не простят татарам смерти Бориса!
В палату, гулко грохоча сапогами, вошел пожилой бородатый дружинник; на его руке висел мальчишка-татарчонок: упирался, царапал сжимавший его запястье кулак и норовил укусить. Он не плакал, сопротивлялся молча и ожесточенно, но дружинник не обращал внимания на его жалкие попытки освободиться. В голове у Волота пронеслась мысль: сколько волка не корми, он все в лес смотрит…
— Куда отродье это девать? — спросил дружинник скорей у посадницы, чем у князя.
«Когда-нибудь этот мальчик поднесет тебе кубок с ядом, провозглашая здравицу». Мороз пробежал по коже, Волот поднялся и вышел вперед. А если все это ложь? Неужели бывают на свете такие чудовищные предательства? Что-то подсказывало ему, что бывают предательства и еще более чудовищные, только верить в это не хотелось.
— Успокойся, отрок, — изрек князь повелительно и бесстрастно, — тебе не причинят вреда.
И тут мальчишка залопотал по-своему: горячо, быстро, выплевывая слова вместе с каплями слюны. Его черные глаза жгли лицо Волота, и оскаленные зубы щелкали, как у волчонка.
— Что он говорит? — князь беспомощно оглянулся к Мариборе, но ответил ему дружинник.
— Он говорит, что никого не боится. Что отомстит за отца и братьев. Он не верил, что все гяуры — псы и предатели, но теперь в этом убедился. И его отец убедился тоже, только слишком поздно.
— Скажи, что я спас ему жизнь, — кивнул Волот дружиннику, и тот перевел его слова.
Татарчонок набычился и выплюнул короткую фразу. Дружинник поморщился и усмехнулся.
— Ну? — нетерпеливо спросил князь, — что он ответил?
— Ты очень хочешь это знать? — усмехнулся дружинник еще раз, — он сказал, куда ты можешь засунуть это спасение.
— Маленький герой, — вдруг произнесла Марибора с восхищением, и гнев, вспыхнувший было в груди Волота, улегся, уступив место удивлению, — он один, он окружен врагами, но он не сдается и не просит пощады. Он не принял дара из рук врага. Он достойный сын своего народа.