Ведич
Шрифт:
Однако в тысяча девятьсот восемьдесят первом году в селе закрыли последнюю школу, и с этого момента Фошня потеряла жизнеспособность и почти прекратила своё существование. Не спасли её от этого печального удела и церкви, заброшенные и рухнувшие в разное время. Лишь в начале двадцать первого века здесь начали строиться «новые русские крестьяне», имеющие квартиры в городах, фермеры и энтузиасты, пытавшиеся возродить деревню. Естественно, организованная здесь Школа Шерстнева резко увеличила интерес к деревне, отчего её статус повысился, а местные жители с удовольствием начали приводить – и привозить – в Школу своих детей.
Кроме Школы в Фошне за последнее
Съездил Булавин и в Гришину Слободу, где красовался пресловутый Клуб спортивного совершенствования.
После смерти Психа власть в Клубе перешла в руки его заместителя Гоги Чванидзе. Но он недолго продержался на этом посту. Вмешалась жуковская администрация и милиция, где у Семёна Блющева были родственники, и Клуб превратился в арену борьбы за немалой стоимости собственность. Три года назад Клуб строился с размахом, его окружал лес, и местным чиновникам очень хотелось прибрать его к рукам. Победила точка зрения жуковского градоначальника превратить Клуб в Институт физкультуры и спорта. Но поскольку Гога Чванидзе, бывший борец, чемпион Грузии, мастер спорта и по совместительству главарь шайки бандитов, не собирался уступать своё место, за Клуб снова началась война с применением шантажа, угроз, подкупа и обещаний «всё устроить красиво». Гогу сменил Борис Пацатый, двоюродный брат главы Жуковского ОВД подполковника Коробко, который и возглавил создаваемый Институт.
Впрочем, криминальная обстановка в районе улучшилась, «спортсмены» перестали терроризировать население Гришиной Слободы и окружающих деревень, народ вздохнул свободно, что и позволило начальнику ОВД доложить в Брянск о своих успехах. Его поддержали в УВД области, а также в спортивных кругах и даже в Брянской епархии, и теперь главной кандидатурой на роль ректора физинститута являлся Борис Пацатый. Бывший агроном Фошнянского сельсовета.
Дмитрий не поленился навести справки об этом человеке и понял, что тридцатичетырехлетний агроном мало чем отличается от своего родственника Семёна Блющева. Кроме одного: Пацатый был удобен тем, что мог выполнить любое задание от тех, кто имел право им командовать. На ректора серьёзного учебного заведения он явно не тянул, максимум – на лидера небольшой секции либо на вожака преступной группировки.
На всякий случай Дмитрий обратился в информационно-аналитический центр с тем, чтобы там собрали по Пацатому всю доступную информацию, особенно в части его пристрастий и увлечений. Во-первых, это помогло бы триаде сделать прогноз, чего можно ждать от этого человека. Во-вторых, способствовало бы разработке плана превентивных мер на случай скрытых или явных угроз с его стороны. Дмитрию очень не понравилась близость Клуба к Школе Шерстнева. Словно тот был построен специально для нейтрализации Школы и её влияния на сознание масс. Мало того, Клуб вполне мог претендовать на роль масс-усилителя
В три часа дня Булавин заехал в Школу и побеседовал с Шерстневым, который рассказал ему о поведении Романа.
Мальчишка продолжал свою политику «мне все завидуют и не дают спокойно учиться», что вполне укладывалось в тактику работы триангула. Самый короткий «угол» триангула, то есть самый маловозрастный оперативник группы, специально провоцировал противную сторону на ответные действия, чтобы в нужный момент объявились остальные члены триангула и устроили «разборку». Кем они были, какие должности занимали, Булавин сразу выяснить не смог. Для этого надо было срочно заниматься парнем и его окружением во избежание негативных последствий. По заявлению отца Романа, кем бы он ни являлся, администрация района вполне могла предъявить Шерстневу претензии и закрыть Школу.
В четыре часа Булавин забрал Сергия и девочек Тарасова и повёз в Жуковку. А уже на выезде из деревни почувствовал смутную тревогу, неприятный холодок в затылке и остановил машину.
– Глядун, – тихо произнёс мальчишка, встретив взгляд Витязя.
– Закройся! – стиснул зубы Дмитрий. – Я выйду.
Он выбрался из машины, огляделся и в полусотне метров над дорогой увидел порхающий чёрный кисейный прямоугольник глядуна. Напрягся, вызывая вокруг себя аурное свечение, и метнул в сторону пеленгационной антенны конунгов стрелу золотистого света.
Глядун подпрыгнул вверх как волан от удара ракетки, закачался, закружился, источая струйки серого тающего дыма, и полетел прочь, «прихрамывая», будто получил растяжение «икроножной мышцы».
Дмитрий проводил его тяжелым взглядом, сел на место.
– Это уже третий глядун за последнее время. Узнать бы, кто его выпускает.
– Я попробую, – кивнул Сергий, восприняв слова Булавина как просьбу.
– Неужели это возможно? – усомнился Дмитрий.
– Глядун – всего лишь энергоинформационный солитон, реагирующий на пси-излучение конкретного объекта. Он должен иметь связь с оператором, который им управляет, иначе нет смысла запускать пеленгатор.
– Логично, – согласился Дмитрий. – Что ж, если оператор не всполошится нашим вмешательством в полёт глядуна, попробуем выйти на него.
– Прямо сейчас?
– Нет, мне надо посоветоваться со старшими товарищами. В следующий раз. К тому же мне показалось, что этот глядун искал именно нас. Ты не мог его насторожить?
– Дедушка Онуфрий посоветовал сделать невидимый программный экран…
– Какой экран?
– Такой энергоинформационный фильтр, который не пропускает истинную ауру…
– Как черепной эндокран [2] ?
– Я не знаю, что такое эндокран, – виновато сказал Сергий.
– Это несущественно. Главное, что тебя нельзя запеленговать, я правильно понял?
– Да.
– Отлично! И тем не менее мне не нравится активность конунгов, посылающих сюда глядуны.
2
Эндокран – слой эпителиальных клеток, устилающий внутреннюю поверхность черепа.