Ведьма по контракту
Шрифт:
— Огород, — повторила я, пытаясь поверить в реальность кошмара.
Верилось с трудом. Я с тоской покосилась на бутылку самогона, в поисках ложной храбрости, но бутылка была пуста, вчера я превзошла не только себя, но видимо еще и незнакомого мне лешего.
— Значит, мыться, — решила я, предпринимая героическую попытку встать.
Когда попытка, пусть и не сразу, удалась, и пьяное яблочко вернулось на родину, я смело шагнула на крыльцо и обомлела. Безбрежное зеленое море шумело передо мной насколько хватало глаз. Величаво плыли вековые сосны, неспешно переговаривались между собой деревья, и над всем этим раскинулось голубое небо. Мир был величественен и прекрасен. Он пьянил.
«Да, в городе такого не увидишь» подумала я, отрываясь от созерцания панорамы и собираясь спуститься с небес на землю. Земли не было.
— Господи, ну почему? — воззвала я. — Неужели нельзя было выделить мне избушку в каком-нибудь тихом спокойном местечке. Почему я должна быть бабой-ягой в зоне стихийных бедствий и природных катаклизмов?
Ответа впрочем не последовало и поплакав над своей горькой судьбой еще пару минут, я решила перейти к действиям. Незнакомую обстановку надо прежде всего изучить, утверждает ОМОН. Поэтому я легла на крыльцо и, держась за край, осторожно посмотрела вниз…
— У нее ноги — с истошным воплем я влетела назад в комнату. — Боже, я сошла с ума.
Не знаю, как далеко я могла бы убежать в приступе паники, но противоположная стена меня остановила.
— Что ты все орешь? — возмутилось зеркало. — Некоторые, между прочим, спят.
— У нее ноги!
— У кого? — в голосе зеркала появился интерес.
— У избушки! Две куриные лапы! Огромные куриные лапы. Это даже не окорочка. И они шевелятся!!!
— Конечно, шевелятся, они же живые, — возмутилось зеркало. — Послали же хозяйку. Ты сказки то читала? Вообще читать-то умеешь? Баба-яга живет в избушке на курьих ножках. А Баба-яга теперь ты, и избушка наша на курьих ножках. Темнота.
Впервые в жизни мне страстно захотелось упасть в обморок.
Знаете, когда вам уже за тридцать, не стоит менять свою устоявшуюся жизнь. Ни к чему хорошему это не приведет. Я была в этом твердо уверена, сползая вниз по приставной деревянной лесенке, обнаруженной мной после долгих поисков, на своем, по-видимому, законном месте, на крыльце за дверью. Правда баня во дворе обнаружена не была, но я, наверное, под влиянием проснувшейся житейской ли мудрости или зачатков дарованного мне эволюцией разума, решила для начала обойти кругом весь двор, который хоть и обнесен был не высоким забором, а хилым штакетником, все же не ограничивался маленьким пяточком, выходящим на местную центральную автотрассу. И действительно за домом живописно раскинулся колодец, с приткнувшимся к нему ведром в обнимку с коромыслом, поленница дров, милое деревянное строение, в котором я методом дедукции опознала баню, и ОГОРОД. И если бы у меня еще оставались силы пугаться ярко и с огоньком, то я бы превзошла самого Станиславского при виде данного кошмара, но сил не было, и я только затравленно пискнула, отвернувшись от греха подальше.
Что среднестатистический городской житель знает о бане? Что баня бывает финской и русской. С сухим паром и влажным. Общей и раздельной. Ах да, еще в банях моются. И уж точно обычный городской житель, к тому же живущий в квартире с водопроводом и канализацией, понятия не имеет о том, что с этой баней надо делать. А я вообще за всю свою жизнь была в бане всего два раза и оба раза в финской. Ну да делать было нечего, дело близилось к обеду. Страшно хотелось есть и вымыться. Пришлось в буквальном смысле идти в баню. И хотя я не гений, но спустя какое-то время мне все же удалось разобраться в сложном механизме сего строения. А при виде двух баков для воды, один из которых стоял на печке, на память пришла идеалистическая картина двора с колодцем во главе, и сердце мое затравлено екнуло в предчувствии. Оказалось, что возле колодца стоит три ведра, два из которых, деревянные расписные, скромненько спрятались в тенечке. Знаете, я никогда не завидовала штангистам и прочим тяжеловесам. Я конечно не святая, и мне свойственен грех, чтобы не сказать порок, зависти. Но никогда и ни при каких обстоятельствах я не завидовала женщинам способным поднять вес около ста килограмм. А таская ведро с водой, пользы от коромысла не было никакой, и, заполняя эти бездонные бочки, я все больше убеждалась в том, что все это не сон, слишком уж болела спина, не кошмар, потому что любой классический кошмар должен располагать вампирами, оборотнями и прочим монстрами, и не белая горячка, не сходились симптомы, а самая настоящая, пусть и исковерканная реальность. К тому же с каждым следующим ведром все больший смысл обретало так интересовавшее меня в детстве прозвище Бабы-яги — Костяная нога и весьма скверный характер. Я еще даже не начала заниматься хозяйством, только помыться собралась, а уже была не против съесть какого-нибудь Ивана, пусть даже и не царевича и заколдовать первую встречную Василису. Ну а что касается ноги. Не знаю, как у моей предшественницы, но мне бы точно не помешала пара ручных протезов, пусть даже не пластиковых, а костяных. Руки просто отваливались. В общем, знала бы, чем для меня обернется радужная картина работы за рубежом, сырым съела бы того, кто это объявление напечатал.
Пока баня топилась и нагревалась вода, я сползала, иначе мой способ передвижения и не назовешь, в избушку и достала из чемодана тапки, халат, полотенце и мыло с шампунем. А напарившись в банке и поужинав консервным запасом, я по примеру добрых молодцев отправилась спать на печку. Утра вечера, как известно, мудренее.
Проснулась я уже засветло от грохота посуды. Кто-то очень уверенно хозяйничал на моей кухне. Сверив вчерашние воспоминание с окружающим меня интерьером и убедившись в продолжение кошмара, я осторожно сползла с печи и заглянула в кухонный закуток. Во всей красе и великолепии, вооружившись сковородой и ножом, возле плитки стоял на задних лапах огромный черно-белый кот.
— Доброе утро, — пробормотала я, осознавая все бессмысленность обмороков и криков.
Повернувшись и оглядев меня с ног до головы, кот важно кивнул и лапой пригласил к столу завтракать. Я молча повиновалась. Но ожидающее меня пиршество того стоило. В красной керамической кружке дымился ароматный кофе, с тарелки задорно подмигивала глазунья в окружении колбасы и помидор, ломтики теплого хлеба и сливочное масло со сметаной так органично вписывались в эту картину, что желудок мой не стерпев этой пытки, громким криком возвестил о себе и, повинуясь его просьбам, я набросилась на еду. Впрочем, малознакомый вальяжный кот, который видимо и был виновником такого приятного пробуждения, с видимым удовольствием составил мне компанию. Когда кофе был выпит, а завтрак съеден, во мне проснулось любопытство. Согласитесь кот-кулинар, явление достаточно редкое. В наших широтах не встречающееся.
— Ты, наверное, прошлой хозяйки кот, — строила я логические выводы, в то время как сам объект исследования подперев щеку лапой и закрыв желтые глаза, подремывал над блюдцем с чаем. — Очень уж хорошо все здесь знаешь. И зовут тебя, наверное, Васькой. Или Кузей.
— Митрофан я, — прошипел кот, не открывая глаз. Голос у него был глухой и хриплый, как будто он до этого говорил несколько дней подряд, не умолкая. — Ученый я. Проживаю возле дуба. А сюда прибыл для отдыха и лечения. Полагается мне регулярно.
— И днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом, — вспомнила я классика. — Так ты сказки рассказываешь и песни поешь.
— В самое яблочко. С утра до ночи всем встречным поперечным. Одним дорогу покажи, другим путь расскажи, третьим совет дай. А лет так двести назад приезжал один, сидел все под деревом с бумагой да перьями гусиными, все спрашивал выспрашивал, что у нас твориться. Я с ним связки напрочь посадил, потом только квакал, как последняя лягушка, — кот тяжко вздохнул. — Так что, я приготовил, тебе посуду мыть. А я спать пойду, — Митрофан спрыгнул со скамейки и направился к печке, — а ты бы контракт почитала.