Ведьма полесская

Кулик Виталий Ефимович

Как самые почётные участники свадьбы, Прохор и панич вкушали настоящую водку. Для невесты и девчат стояли бутыли с вишнёвой и калиновой наливками. Остальные гости с пребольшой охотой довольствовались домашней сивоватой горелкай да медовой бражкой. Кому что по душе.

Шло время. Говорились поздравления, поднимались чарка за чаркой. В каждом хоть и неуклюжем крестьянском тосте звучали искренние и сердечные слова. За столом уже никто и не вспоминал о недобрых приметах. В хате царило слегка хмельное оживление:

велись громкие разговоры, часто раздавались шутки и смех; кто-то, опьянев раньше времени, делал неудачные попытки завести песню.

Мирон, видя, что пришла пора сделать перерыв, решительно встал из-за стола.

— Дорогие гости, предлагаю всем прохладиться!

— Пора, пора! — согласился народ.

Все вышли из хаты.

Ливень как начался внезапно, так же внезапно и закончился. Туча, обдав село свежестью, виднелась теперь у самого горизонта. После душной избы люди пьянели уже от кристально чистого воздуха, которым природа дышала после грозы.

День близился к вечеру, но на улице последние солнечные лучи ещё цепко держались за соломенные крыши изб и верхушки деревьев, не давая сумеркам внезапно упасть на землю.

Вышедшие гости перемешались со столпившимися у хаты селянами, детьми и подростками. Эта разношерстная толпа с интересом наблюдала за каждым этапом свадьбы. Кто издали следил, кто в окошки глазел, а кто и в сенцы норовил забраться.

— О, Лявон, и ты тут? — Уж с кем-кем, а с дедом Лявоном подвыпившие мужики всегда с превеликой охотой вели разговоры.

— А што сразу Лявон? Разве нема тут никого другого? — обидчиво ответил дед, а сам удовлетворённо отметил, что к его персоне начинает подтягиваться народ. «Знать, в почёте ещё Лявон!» — важно подумал он и браво выпятил грудь.

— Здоров, дед… А чего это ты… это… припозднился, — вступил в разговор совсем опьяневший мужик Кузьма с неестественно сизым носом. Он явно горел желанием потягаться с дедом на словесном поприще.

— Ага, припозднился. Зато ты поспел. Веселье только началось, а ты уже и поспел… як слива, — бойко ответил Лявон, намекая на состояние мужика и на цвет его носа.

Когда до окружающих дошёл смысл игры слов, все взорвались дружным смехом. Но пьяный Кузьма по своей натуре был упрям и просто так ретироваться даже и не помышлял.

— Дед, да я ж… это… сурьёзно говорю: Прохор тебя… ну… ждал-ждал, да и не дождался. Он же хотел, это… тебя в шаферы взять, их-их-их! — заплетающийся язык и икающий смех Кузьмы вызывали улыбки у окружающих. — Ты не пришёл — довелось Игнатку дружком брать. А прикинь, дед, какие пары были б: жених с невестой и ты… с Любашей, их-их-их!

Уже во второй раз за сегодняшний день деду Лявону пророчили шаферство. Хоть и в порядке у Лявона было с чувством юмора, но насмехаться просто так над собой дед никому не позволял.

— Для

Любаши и без меня пара найдётся, да и для тебя, як погляжу, тоже пара уже напрашивается, — хитро прищурив глаз, сказал он.

— Якая… их-их… пара? — удивился мужик, шатаясь и не переставая икать.

— А вон, у хлева, — дед Лявон, вытянув шею, бородой показал на вольготно валявшуюся в грязи свинью. — Давно уж тебя дожидается! Ну, ничего! Недолго ей осталось ждать. Ещё чарка — и будете вместе! Вдвоём-то вам всё веселее будет.

— Молодец, дед! — раздавалось со всех сторон.

— Что, Кузьма, съел?

— Кузьма, не томи хрюшу. Иди опрокинь ещё шкалик — и на место.

Насмешки неслись со всех сторон. Хотя и во хмелю был Кузьма, но на этот раз сообразил быстро, что лучше всё же скрыться. Махнув рукой, он неуверенной походкой быстренько засеменил обратно в хату, откуда его все равно вскоре выдворили на свежий воздух.

— Здорово, дед Лявон! Всё народ веселишь? — к хохочущей толпе подошли и Прохор с Марылькой.

— И вам здоровьица. Примите и мои поздравления.

— Благодарствуем, дедушка, — сказала Марылька.

— Дядька Мирон, — окликнул Прохор вышедшего из хаты свата. — Надо бы деда Лявона угостить. Уж кого-кого, а его непременно чаркой попотчевать надобно.

На деревенских свадьбах, если хотели угостить кого-то из посторонних, то обычно выносили бутыль или чарку с закусью. В хату приглашали лишь особо почитаемых на селе людей, по разным причинам не оказавшихся среди званых гостей.

— Для деда Лявона шкалик горелки у нас найдётся, — весело сказал Мирон, и осторожно положив руку на плечо старика, хитро подмигнул: — А пошли-ка, дед, в хату, за стол. Не пристало таким людям выпивать на ходу!

Польщённый таким предложением, Лявон гордо последовал за Мироном под завистливые взгляды остальных зевак.

На дворе зазвучали песни и мелодичные переливы жалейки. Начались забавы, танцы и потехи. Хмель поддавал гостям весёлого задору. Даже некоторые деды, тряхнув стариной, пускались в неуклюжий пляс. Скрипя костями и в одышке жадно хватая воздух беззубыми ртами, они косили завистливые взгляды на вёртких молодиц и изо всех сил старались показать, что есть ещё порох и в их пороховницах.

По хате сновали бабы, поднося миски с едой и убирая объедки. Лявона посадили за крайний стол, налили горелки. Дед Лявон обвёл взглядом хату и грустно вдруг подумал: «Вот как бывает… В этой хате отродясь не бывал, а тут и года не прошло, как уж во второй раз под этой крышей за стол усадили… Да-а… Дай бог благополучия в этих стенах».

— Что задумался, дед, давай компанию составлю, — сказал Мирон и присел рядом.

— Ну… за молодых. Чтоб в счастье и в радости дожили до глубокой старости!