Ведьма
Шрифт:
Неожиданно Малфутка заплакала. Беледа был рядом с ней — самого детства, именно он научил ее охотиться, он привил ей любовь к лесу и научил, как его не бояться. Мужики часто гибли в лесу, а Малфутка была там как в своей стихии. И ни нежить лесная, ни дикие звери не смели ее тронуть. Люди говорили, что она заговоренная, а Беледа, который тоже так считал, учил, что не стоит ей гордиться да показывать, что лес и впрямь принимает ее как свою, дает почти чародейские силы и мощь. Он был умен, он поучал и советовал. Малфутке не верилось, что отныне она никогда не услышит его низкого глухого голоса, не различит постукивания деревянной ноги…
Тоска
— Разуй.
Она медленно стала отползать.
— Я не суложь твоя, чтобы быть покорной тебе.
— Ишь как заговорила! Видать, происшедшее с Беледой не научило тебя повиновению.
У Малфутки даже высохли слезы, лицо побелело от гнева.
— Да заберет тебя Кровник [49] , за то что ты поднял руку на своего же родовича!
Громодар только хохотнул.
— Ну, с богами я как-нибудь сам разберусь. А ты делай что велю.
Он был уверен в своей непогрешимости, считая, что долгая жизнь почти сравняла его с небожителями и ему дозволено все.
49
Кровник — бог вечного мучения, к которому попадают злодеи после смерти.
Но Малфутка смотрела на него гневно, решив, что пусть Громодар лучше убьет ее, нежели она повинуется ему.
— Ишь, как глазища-то горят! — хмыкнул староста. — Это ты у варяга своего такой дерзости научилась? Ну, полно, полно. Я глава рода, и ты должна делать все, что прикажу.
— А помоев испить тебе не принести, сыч старый? — издевательски любезно спросила Малфутка.
Громодар вдруг резко кинулся к ней, схватил за косу, рывком наклонил, уперев лицом в меховые половики. — Да я тебя!.. Сука!
Несколько минут он гнул ее, тыкал лицом, тряс. Она отбивалась, уворачивалась, чувствуя, как рвутся волосы, как поддается неожиданной силе старосты тело. Но изловчилась-таки, умудрилась укусить его в запястье.
Громодар взвыл и так ударил ее ногой, что она отлетела, перевернулась на спину, задыхаясь от боли в подреберье. Подол ее задрался, обнажив колени, а староста был уже тут как тут, навалился, раздвигая сильным коленом ее ноги.
Все же на миг ему пришлось отвлечься, когда развязывал гашник, удерживающий штаны, и Малфутка тут же рванулась, успела одной рукой вцепиться ему в бороду, дернула, вырвав клок. Громодар зашипел, а потом обрушил на ее голову удары кулаков. Боль оглушила девушку, голова ее моталась из стороны в сторону, а Громодар вновь и вновь наносил удары.
— Забью, тварюка! Затопчу как грязь!
Она стала плакать, и это немного умерило пыл старосты.
— Так-то, змея.
Он вновь приподнялся, рывком выдернул гашник из штанов, они стали сползать, открыв его налившийся от похоти член. Громодар схватил бессильно лежавшую руку Малфутки и заставил взять его.
— А ну-ка, введи!
Она резко разжала пальцы и обеими руками вцепилась в мех на полу за спиной. Громодар возвышался над ней, голый, всклокоченный, страшный. А она лежала распростертая, избитая… Малфутка даже не сразу поняла, что произошло в ней, но вдруг ощутила неимоверный прилив силы. Горячей, идущей откуда-то из глубины, столь могучей, будто ветром пахнуло, так что далее волосы ее разлетелись.
Громодар вдруг вскрикнул, опрокинулся навзничь, схватился за лицо, стал кататься по шкурам, биться, а Малфутка, приподнявшись на локтях, смотрела на него огромными, полыхавшими алым светом глазами, и там, где ее взгляд касался тела старейшины, кожа его лопалась, расползалась, из тела брызгала кровь, словно оно разрывалось изнутри.
Поначалу Громодар еще стонал, потом в горле его что-то заклокотало и он затих. Лежал в нелепой позе, раскинув ноги, весь в крови. Там же, где недавно было лицо, осталось одно кровавое месиво, словно кто-то мощно стесал его булавой, превратив в мясные окровавленные ошметки…
Глава 8
Огонек на лучине вспыхнул в последний раз и одрина погрузилась в темноту. Только стенки печки-каменки в углу слабо рдели, но света не испускали. И все же Малфутка видела во мраке все до мельчайших деталей: и сбитые во время борьбы груды шкур на полу, и лавки вдоль стен, и голое окровавленное тело старосты.
Первое чувство, которое она испытала, было полное удовлетворение. Она даже глубоко и облегченно вздохнула. Чувствовала себя довольной и легкой, словно радость неведомую ощутила. Так случалось с ней и раньше, когда у нее это получалось… Пока Беледа строго-настрого не запретил племяннице использовать ее силу.
— Знаешь, что с тобой будет, если родовичи про это проведают? — говорил бывало Беледа. — Будь у тебя сила волей богов, волхвы давно это заприметили бы да увели тебя на капища ведовству учиться. Но если твоя сила от недоброго… Помнится, в соседнем селище у Барсучьего Лога некогда жила ведьма-чародейка. Землянка ее на отшибе стояла, и люди плевались, проходя мимо. А после и вовсе сгубили чародейку. Сперва колом осиновым ее проткнули, потом тело сожгли и пепел по ветру развеяли. Так что, девонька, погаси это в себе. Погаси, пока не дошло до беды.
Малфутка поверила дядьке и научила себя не отпускать на волю силу, как иной левша отучается владеть шуйцей [50] . С годами она и вовсе забыла силу использовать, может, только чуть отпускала, когда приходилось к заговору или заклятью какому-то прибегать. Только вспоминала иногда, как некогда, когда еще совсем девчонкой была, смогла направить ее на медведя-шатуна. А Беледа велел ей тогда молчать.
И вот теперь так же, как и тогда медведя, она убила старосту. Малфутка покосилась на распростертое тело Громодара и быстро накинула на него одну из смявшихся шкур. Ей вдруг захотелось забыть обо всем, забыть о пережитом страхе и омерзении. Но это означало и забыть радость от собственной силы, которая так неожиданно и вовремя пришла на помощь. И все же… все же… Как она завтра объяснит сосновичам случившееся? Как поведает, что не могла уступить старосте и сила эта сама рванулась из нее?
50
Шуйца — левая рука; десница — правая.