Ведьмак (сборник)

Сапковский Анджей

– Ах ты, лживое дерьмо! – разоралась блондинка и сплюнула с балкона, разбрызгивая слюну. – Ах ты, бродяга! Ах ты, фанфарон хриплый!

– Что это она тебя так, а? Проштрафился в чем?

– Да нет, все нормально, – пожал плечами трубадур. – Она требует моногамии, мать ее так-то, а сама кидает в людей чужими портками. Слышал, как она меня обзывала? О боги, мне тоже известны такие, которые приятнее отказывают, чем она дает, но я же не кричу об этом на улицах. Пошли отсюда.

– Куда?

– А как думаешь? В Храм Вечного Огня, что ли? Пошли, завалимся в «Наконечник Пики». Надо

успокоить нервы.

Ведьмак, не протестуя, повел кобылу за Лютиком, бодро нырнувшим в узкий проулок. Трубадур на ходу подкрутил колки лютни. Потренькал на струнах, взял глубокий вибрирующий аккорд.

Уж осень зиму ветром кличет,Слова теряют смысл и звук,И бриллианты слез с ресничекДождинками спадают вдруг…

Он замолчал, весело помахал рукой двум девчонкам, проходившим мимо с корзинками, полными овощей. Девчонки захихикали.

– Что привело тебя в Новиград, Геральт?

– Закупки. Упряжь, немного снаряжения. И новая куртка. – Ведьмак одернул шуршащую, пахнущую новизной кожу. – Как тебе нравится моя новая одежка, Лютик?

– Отстаешь от моды, – поморщился бард, стряхивая куриное перо со своего блестящего василькового кафтана с рукавами пуфом и воротником зубчиками. – Ах как я рад, что мы встретились. Здесь, в Новиграде, столице мира, центре и колыбели культуры. Здесь просвещенный человек может вздохнуть полной грудью.

– А не перейти ли нам дышать полной грудью на улочку подальше? – предложил Геральт, глядя на оборванца, который, присев на корточки и выкатив глаза, справлял большую нужду в проулке.

– Очень уж язвительным стал твой вечный сарказм. – Лютик снова поморщился. – Говорю тебе: Новиград – пуп мира. Почти тридцать тысяч жителей, не считая гостей столицы, представляешь? Каменные дома, мощеные улицы, морской порт, склады, четыре водяные мельницы, бойни, лесопилки, крупное башмачное производство и вдобавок все вообразимые цехи и ремесла. Монетный двор, восемь банков и девятнадцать ломбардов. Дворец и кордегардия – аж дух захватывает. И развлечения: эшафот, шибеница с опускающейся платформой, тридцать пять трактиров, театр, зверинец, базар и двенадцать борделей. И храмы, не помню уж сколько. Много. Ну а женщины, Геральт! Умытые, чистенькие и ароматные, бархат и шелк, корсеты и ленточки… Ах, Геральт! Стихи так и просятся на уста:

Где ты живешь, белым-бело от снега.Покрыты льдом и речки, и поля.В твоих очах печаль, призыв и нега,Но… зимним сном охвачена земля.

– Новая баллада?

– Ага. Назову ее «Зима». Только она еще не готова, никак не могу окончить. Из-за Веспули меня так и трясет, и рифмы не держатся в голове. Да, Геральт, совсем забыл, как там Йеннифэр?

– Никак.

– Понимаю.

– Ничего ты не понимаешь. Ну, где твоя корчма, далеко еще?

– За углом. О, мы уже на месте. Видишь вывеску?

– Вижу.

– Приветствую и низко кланяюсь, – улыбнулся

Лютик девушке, подметавшей лестницу. – Вам, милостивая государыня, уже кто-нибудь говорил, что вы прелестны?

Девушка покраснела и крепче ухватилась за метлу. Геральт подумал было, что она вот-вот приложит трубадуру палкой. Но ошибся. Девушка мило улыбнулась и затрепыхала ресницами. Лютик, как обычно, не обратил на это никакого внимания.

– Приветствую и желаю всего наилучшего! Добрый день! – загремел он, входя в корчму, и резко провел большим пальцем по струнам лютни. – Мэтр Лютик, знаменитейший поэт в сей благодатной стране, посетил твой неопрятный кабак, хозяин! Ибо возжелал выпить пива. Ценишь ли ты честь, оказываемую тебе мною, мошенник?

– Ценю, – буркнул трактирщик, выходя из-за стойки. – Рад вас видеть, господин певун. Вижу, ваше слово и взаправду не дым. Вы ведь обещали зайти сразу же поутру и заплатить за вчерашнее. А я-то, это ж надо, подумал, вы врете, как всегда. Я прям-таки сгораю со стыда.

– Совершенно напрасно сгораешь, добрый человек, – беспечно бросил трубадур. – Потому как денег у меня нет. Поговорим об этом после.

– Нет уж, – холодно бросил трактирщик. – Поговорим сейчас. Кредит кончился, уважаемый господин поэт. Два раза меня не проведешь.

Лютик повесил лютню на торчащий в стене крюк, уселся за стол, снял шапочку и задумчиво пригладил пришпиленную к ней эгретку.

– Ты при деньгах, Геральт? – вопросил он с надеждой в голосе.

– Нет. Все, что было, ушло на куртку.

– Скверно и паршиво, – вздохнул Лютик. – Черт, ни одной живой души, ну никого, кто мог бы угостить. Эй, хозяин, что так пусто нынче?

– Еще слишком рано для обычных гостей. А подмастерья каменщицкие, те, что храм ремонтируют, уже побывали и вернулись на стройку, забрав мастера.

– И никого больше? Никогошеньки?

– Никого, акромя благородного купца Бибервельта, который завтракает в большом эркере.

– Э, так Даинти тут? – обрадовался Лютик. – Надо было сразу сказать. Пошли в эркер, Геральт. Бибервельта, низушка, знаешь?

– Нет.

– Не беда. Познакомишься. Ого! – воскликнул трубадур, направляясь в боковую комнату. – Чую с запада веяние и дух луковой похлебки, столь милые моему обонянию. Ку-ку! Это мы! Нежданчики!

В эркере, за средним столом, у столба, украшенного гирляндами чеснока и пучками трав, сидел пухлощекий кудрявый низушек в фисташково-зеленой жилетке. В правой руке у него была ложка, левой он придерживал глиняную тарелку. При виде Лютика и Геральта низушек замер, раскрыв рот, а его огромные орехового цвета глаза расширились от страха.

– Привет, Даинти, – сказал Лютик, весело помахав шапочкой. Низушек по-прежнему не изменил позы и не прикрыл рта. Рука у него, как заметил Геральт, слегка подрагивала, а свисающая с ложки длинная ниточка вареного лука раскачивалась, словно маятник.

– Пппп-приве-ет, Лю-ю-тик, – заикаясь, выдавил он и громко сглотнул.

– Икота замучила? Хочешь, напугаю? Сразу пройдет! Слушай: на заставе видели твою женушку! Вот-вот явится! Гардения Бибервельт собственной персоной, ха-ха-ха!

– Дурак ты, Лютик, – укоризненно проговорил низушек.