Ведьмина звезда. Книга 1: Последний из Лейрингов
Шрифт:
– Непохоже, что эта куча дерьма когда-нибудь соберется ожить, – пробормотал он.
До самого вечера кварги выгребали из кургана сокровища мертвеца. Слухи не обманули: в срубе оказалось довольно много золота. Возле ступеньки сиденья, осыпанный трухой от истлевших мехов, стоял окованный серебром ларец; оковка не дала ему развалиться. Ларец был полон золотых украшений: перстней, браслетов, застежек, гривен, цепочек. Видно, мертвец при погребении забрал с собой не только свое: многие колечки и браслеты годились только на маленькую женскую руку, многие застежки предназначались для женского платья. Старинные узоры на них приводили на ум поминальные камни: те же мягкие завитки переплетенных
– Говорят, он перед смертью велел положить с ним все золото, что имелось в доме! – рассказывала Ярна, вспоминая слышанное когда-то от матери и других старших. – В роду-то много накопилось – они все были разбойниками! А хозяева тогда и рады были: где же золото лучше сохранится, чем в кургане. Ну, они тогда так думали.
– Думали! – Стормунд презрительно усмехался. – Думали! Фафнир тоже думал! А это плохо кончается!
Под дверью в сруб в беспорядке валялись подарки, которые оборотню после удачных походов делал его сын. Украшения, блюда, чаши, кубки, даже целый кувшин из чистого золота с узорами из цветов и листьев на боках – все это лежало на земле прямо там, где упало, и теперь Хагир понял, что за мусор попадался ему под ноги во время схватки. Вот об это блюдо он и споткнулся – тонкий край был погнут.
Хирдманы разложили добычу прямо на земле у подножия кургана. Из отверстия поднимался дым: тело оборотня завалили дровами и облили смолой, но почти без воздуха горело плохо.
– Вышло так, что по справедливости ты должен выбирать первым! – сказал Хагиру Фримод ярл. – Меня это не очень радует, но, выходит, твоя удача в этом походе больше моей!
Фримод ярл сидел на земле, на куче елового лапника и был мрачнее тучи. Его прыжок вышел неудачным: ему попалось под ноги что-то из разбросанной посуды, а волк тут же толкнул его когтистой лапой и сильно оцарапал бедро, так что Фримод едва сумел отползти в угол. За время короткой схватки Хагира с волком он едва успел подняться; его рана вполне позволила бы вмешаться, но, когда он это осознал, уже было поздно. Хирдманы перевязали ему ногу, запасливый Гельд уже посадил Ярну к костру кипятить обеззараживающие травки, но царапины от волчьих когтей сильно болели, и Фримод вспоминал заговоры на очищение крови. Фру Гейрхильда еще в отрочестве заставила его выучить заговоры на все возможные случаи, а без того не пускала в самостоятельные походы.
Но сильнее царапин болело самолюбие: славный подвиг выглядел каким-то дурацким. Три дня ломался с лопатой, потом ползал в душном дыму, ничего не сделал, только пропах мертвечиной. И рассказать не о чем! Конечно, этот Хагир – хороший парень, но все же… Отказать квитту в праве первого выбора Фримод ярл не мог, чтобы не унизить себя самого постыдной завистью, но великодушное решение далось ему с усилием.
– Если бы было посветлее… – с неудовольствием бормотал он. – Я побоялся, что в тебя попаду…
Хагир удивился, услышав, как быстро все произошло. Ему-то казалось, он целые сутки провел под землей: духота, смоляной чад, мертвецкая вонь, огонь волчьих глаз и лязг зубов смешались в памяти и растянулись в длинный поток. Ладони чесались: жесткая шерсть оборотня оцарапала даже загрубелую от меча и весла кожу. Больше всего на свете хотелось вымыться, и Хагир, обоими рукавами и подолом рубахи пытаясь вытереть лицо и шею, стремился скорее в усадьбу, где есть баня, и даже досадовал, что кварги так долго возятся с добычей.
Впрочем, великодушие Фримода ярла оказалось вознаграждено. Почесываясь, мечтая о ведре воды, Хагир небрежно оглядел добычу и задержал взгляд на одном из кубков. Тот сразу бросился в глаза: он был серебряным, и старое, тусклое, почерневшее серебро выглядело недостойно, неуместно рядом с чистым, светлым золотом, которому ни земля, ни морская
Гельд Подкидыш сидел на корточках рядом с серебряным кубком и внимательно его разглядывал. Хагир подошел поближе. Ему казалось, что он встретился со старым знакомым, которого за давностью лет не может узнать. Серебряный черненый кубок был отлит в виде дракона: подставку образовывал свернутый хвост, тело служило ножкой, а сама чаша была головой дракона с широко раскрытой пастью. Все тело дракона покрывала тонко вырезанная чешуя, в глазах блестели маленькие, как пшеничные зернышки, но ослепительно яркие прозрачные камешки. Хагир не мог вспомнить, где видел этот кубок-дракон, но все в нем казалось знакомым, почти как собственное отражение в воде. Он был как часть самого Хагира, забытая на время, потерянная, а потом вдруг найденная, и он хмурился, пытаясь сообразить, в чем же дело.
– Узнаешь? – Гельд повернул кубок чашей к Хагиру. – Видишь – «науд».
Хагир бросил взгляд внутрь кубка: на дне была вырезана руна «науд», предохраняющая от яда. Когда-то чашу изнутри покрывала позолота, но теперь от нее сохранился лишь слабый желтоватый отблеск. Хагир перевел взгляд на Гельда: тот выжидательно смотрел на него снизу вверх.
– Что это? – спросил Хагир. – Ты его знаешь? Почему он тут?
– А ты не знаешь?
– Откуда? Похоже, он долго тут пролежал.
– Да, но не больше пятнадцати лет. Пятнадцать лет назад я видел его на пиру. На Остром мысу, в усадьбе Лейрингов. В последнюю зиму, пока усадьба еще стояла. И когда я видел его в последний раз, твоя сестра Борглинда подавала его Асвальду Сутулому.
– Дай-ка. – Хагир взял кубок в руку.
– Это ваш кубок, – продолжал Гельд. – То есть Лейрингов. Его звали Драконом Памяти, уж не знаю почему. Борглинда рассказывала, что он из наследства самого Фафнира. Правда, она сама в это не верила, но у Лейрингов он был очень давно. Много поколений. Что с ним стало при разорении Острого мыса, я не знаю. То ли спасли и продали хозяева, то ли нашли и продали фьялли… Короче, наш друг Вебранд завладел им. И раз он отдал его на хранение своему косматому папаше, значит, видел в нем какую-то ценность. Гораздо большую, чем две с половиной марки серебра. Около того. У меня есть весы, я тебе потом скажу точнее, если хочешь.
Хагир мотнул головой: точный вес кубка занимал его очень мало. Тот был холодным и тяжелым, и его застывшие чешуйки что-то говорили ладони Хагира. Теперь Хагир его вспомнил. Конечно, он его видел, все свое детство до одиннадцати лет видел очень часто. Дракон Памяти всегда стоял на столе перед Бергвидом Железным Дубом, главой рода, а после его смерти перешел к Тюрвинду Боевому Вихрю. А потом к Гримкелю Черной Бороде – после того как Тюрвинд погиб в Битве Конунгов. Да, и про Фафнира тоже рассказывали. Перед взором Хагира пролетали целые стаи смутных образов: лица родичей, чьи имена он давно позабыл, какие-то голоса, даже скрип дверей гридницы, которая давно сгорела вместе со всей усадьбой. И все ему виделось огромным, люди казались великанами, потому что сам он был маленьким. Даже бородатое лицо Тюрвинда он видел не просто так, а из-под темной тяжелой крышки стола. Он тогда сидел под столом, потому что было ему лет пять, не больше. С этим почерневшим серебряным кубком к Хагиру вернулся весь его некогда многочисленный род. Вот почему его зовут Дракон Памяти…
– Я возьму его, – сказал Хагир, потом выпрямился, повернулся к Фримоду ярлу и поднял кубок на вытянутой руке. – Я возьму вот это.
– Это? – Фримод был изумлен: он не ждал, что Хагир выберет такую недорогую вещь, когда у ног его лежит груда золота. – Серебра мы и в усадьбе видели полно… Ну, как знаешь. Твое дело. А я, пожалуй, возьму вон тот кувшин с цветочками. Из него можно и пиво пить, а можно и умываться. Я его подарю Хлейне, пусть сама решит, что с ним делать. Она так любит все золотое!