Ведьмины байки
Шрифт:
И не подслушать толком – воевода, дабы челядь в соблазн не вводить, пристроился в светлице у окна шелом свой парадный от ржи оттирать. Пока Прасковья Лукинишна углядела да крик подняла, – он всю занавесь успел рыжим да черным испакостить.
Спросила я у воеводы про чародеев – не знает ли, что они там за совет держат, по какой нужде собрались? Черномор только плачами пожал:
– Да они часто собираются, у всех по очереди, опытом колдовским обмениваются. В прошлый раз Кощей к Финисту ездил, вернулся пьяный сверх меры, утром ничего вспомнить не мог, только воду пил кадушками. Потом люди верные донесли, что кто-то на реке Смородине шесть мостов кряду поставил, к избушке Бабы Яги ноги курьи приделал, мечом-кладенцом вековой лес положил, коня среброгривого у царя Берендея спер и путника проезжего козленочком обернул. Мосты да ноги убрали, козла расколдовали, а коня так и не нашли, пришлось деньгами в складчину отдавать. Решили больше у Финиста не собираться, уж больно он потчевать горазд…
– А кто из чародеев самый могучий?
Воевода, чуть Прасковья Лукинишна отлучилась, на шелом поплевал – и цоп за занавесь – все одно стирать.
– Всех сильнее Кощей, ему любое чародейство подвластно. Ворон, Финист и Вольг по силе примерно равные, да у каждого сила своя: Ворон больше со временем да премудростью книжной дело имеет, Финисту ветер да огонь покорны, Вольг тьмой ночной да зверями лесными ведает.
У меня вопросы ровно горох сушеный из мешка худого посыпались:
– А Марья Моровна? В чем ее сила? Как она Кощея полонить сподобилась, ежели он ни одному чародею Лукоморскому не уступит?
Покосился на меня воевода:
– И откуда ты что прознала, Василиса Премудрая?
Мне от воеводы таиться нужды нет, крутить да ворожеей прикидываться не стала:
– Прасковья Лукинишна рассказала.
– Вот уж, где язык не в меру ретивый… – качает головой Черномор Горыныч. – Ну да ладно, все равно рано или поздно выведала бы, не от стряпухи, так от кого другого. Кощей про то вспоминать не любит и нам заказал при тебе говорить, но коль уж прознала, доскажу: хитростью да обманом Марья Моровна Кощея пленила, в гости зазвала, а там сонным зельем и подпоила. В честном бою она против него не выстоит, да с нее станется в спину ударить. Чародейкой ее назвать язык не поворачивается – ведьма треклятая, силу из смерти черпает. Прочих чародеев поодиночке шутя раздавит, с двумя намается, троих же обойдет сторонкой.
– Что ж они всем скопом ее не изловят и к ответу не призовут? – подивилась я.
– Посидела бы сама так-то в темнице, в оковах железных…
– То-то и оно, что укрылась где-то Марья Моровна, сбежала от гнева чародейского, с той поры ни слуху о ней, ни духу. Подозрительно сие зело, чародеи давно голову ломают, как бы это ее, злодейку, сыскать да изловить, пока не удумала чего. Цепочки серебряные у них на шеях видела? То знаки братства чародейского. Ежели кто из собратьев в беде великой окажется, на цепочке кровь проступит. Они уж давно дружбу промеж собой водят, ан цепочки только в прошлом году вздели, после того как Кощей в темницу угодил, – мало ли еще какая беда приключится.
Вижу я, что из воеводы ничего больше не вытянешь – сам толком не знает, зачем Кощей чародеев вызвал.
Припомнила я, что есть у меня письмецо заветное, батюшкино, велела Матрене котомку со двора принесть. Она и венок заодно прихватила, в углу поставила. Ничего себе венок, веселенький такой. В котомке пирожки да пряники домашние, – небось нянюшка собирала, знала, чем меня порадовать. Я Матрену пряником угостила, сама же за письмецо скорей схватилась. Батюшка самолично писал, по почерку корявому видать:
«Здравствуй, дочь моя любимая Василисушка! Жива ли ты (перечеркнуто)… Как тебе там живется-поживается? Мы тебя иногда вспоминаем (перечеркнуто)… Думаем о тебе денно и нощно, скорбим безмерно. Ежели чего напоследок (перечеркнуто)… Ежели чего душеньке захочется, отпиши мне, не стесняйся, я пришлю. А у нас тут все хорошо, залу тронную почти починили, а то Илья Муромец ее вдребезги разн… (перечеркнуто)… беспорядок в ней навел небольшой. Как уволок тебя упырь прокля… (перечеркнуто)… Как ушли вы с мужем, Муромец совсем рехну… (перечеркнуто)… Осерчал малость, схватил лавку и давай гвоздить направо-нале… (перечеркнуто)… и показал силушку молодецкую, чем вогнал послов в страх велик… (перечеркнуто)… внушил послам безмерное уважение к нашей державе, породившей столь могучего богатыря. Марфуша на него не нарадуется, вот уж молодец так молодец, не то что твой доходя… (перечеркнуто)… Мужу привет передавай.
Сим остаюсь
Царь (перечеркнуто)… твой батюшка (перечеркнуто)… царь-батюшка».
И печать канцелярская в углу приложена. Ну, батюшка, ну, уважил-потешил, слов нет!
Затянулся совет чародейский. Солнце землю краешком погладило, а они все не выходят, за стол накрытый не садятся. Стряпуха не утерпела, постучалась:
– Костюшенька, я тебе супчика куриного принесла, отведай, касатик! Дела делами, а желудок-то пошто голодом морить, он у тебя и так слабый…
Из-за двери как захохочут на три голоса, а Кощей как выскочит, как гаркнет с досады:
– Ты что это, карга старая, меня перед коллегами срамишь?! Я тебя сейчас саму курицей оберну и в щах съем!
– Принести тебе щей, Костюшенька? – засуетилась бабка. – Сейчас сбегаю разогрею…
Кощей дверью хлопнул – у Прасковьи Лукинишны миска на подносе так и подскочила, плеснула супчиком.
А запах-то от кушаний в щелку проскользнуть успел, перебил чародеям настроение рабочее, из покоя выманил.
Расстаралась стряпуха – стол от яств так и ломится, в центре лебедь печеный яблочко в клюве держит, в бутыли обомшелой вино столетнее, янтарное, играет.
У Финиста слюнки потекли.
– Люблю я к Кощею в гости ходить! В кои-то веки попотчуюсь всласть, а то мою скатерть-самобранку моль побила, и как раз то место, где при развороте водка являться должна, вот горе-то!
Ворон бровь седеющую поднял, на меня с хитринкой глянул:
– Что водка, вот ежели мне Василиса из своих рук чарку уксуса поднесет, слаще меда покажется!
Вольг его локтем подталкивает:
– Ты на чужих жен поменьше засматривайся, старый пень, а то как бы в Кощеевой руке мед уксусом не обернулся!
«Да, – думаю, – с такими шутниками без привычки за стол садиться боязно, – так-от подтрунивая, засмущают до смерти». Притулилась тихонечко рядом с мужем – он, знаю, в обиду не даст.
Чародеи вино столетнее по чашам разлили, за хозяина да хозяйку подняли, как обычай того велит.
Финист чашу осушил – пуще прежнего развеселился, мужу моему подмигивает: