Ведьмы Холодного острова
Шрифт:
– Это шутка была, – оправдался Сашка.
– А-а! Ну, а в палатке кто помирает? Скворцова?
– Да, – скромно кивнула Юля.
– Вот что, Пчелкина, Чуев. И вы, Римма Александровна, – громко обратился он к палатке. – Вам, как и другим, я даю время оклематься до обеда. Сегодня первое утро в лагере, смотрите, чтобы оно не стало для вас последним. В два часа вас ждет культурный слой. Пейте молоко. Отрезвляйтесь. Приходите в себя. Я буду беспощаден, – сказал он, хлестнул себя по ноге хворостиной и с видом надсмотрщика двинулся дальше.
Из соседней палатки, куда ночью
– Ушел?
– Ушел, – ответил Чуев.
– А еще я слышал слово «водочки».
– Это было гипотетическое предложение, – охладил пыл однокурсника Чуев.
– А-а, – разочарованно простонала голова.
Но не скрылась, продолжая следить за развивающимися событиями.
– А у этого Силантьевича молоко есть? – поинтересовалась Юля.
– Есть у него молоко – сам видел, – подтвердил Чуев. – Было по крайней мере. Он что-то привозит для всего лагеря, типа каш и консервов, а что-то по индивидуальным заказам.
– Может, лучше пивка, Пчелкина? – спросила страдающая голова из соседней палатки. – Ты вчера сама не своя была. Когда к нам залезла. На четвереньках. Предлагала разные услуги. Сексуального характера. Не помнишь?
– Ты дебил, Курочкин, – зевнув, сказала Юля. – Не знал?
– Мы даже испугались. Такая активность!
Юля выстрелила глазами:
– Скройся.
– Злая ты сегодня, а вот ночью…
– Дама сказала – скройся, – кивнул гигант Чуев.
– Не пугай! А вот мы по пивку, – сказала голова. И, повернувшись вполоборота, спросила: – Точно, Кащин?
– Точно, – тяжело отозвался другой их однокурсник из палатки. – Пива! Пива! – закричал он так, как будто требовал чуда. – И Пчелкину!
Юля с улыбкой вздохнула:
– Дебилы. Отведи меня к нему, Саня, к этому чудесному старичку, я тоже молока хочу. Так хочу, что сил нет.
И вдвоем с Чуевым они пошли искать Трофима Силантьевича.
За последние двое суток, включая долгую пирушку в поезде, студенты успели истребить весь провиант, купленный в Москве и на станциях. Молодым много никогда не бывает! Поэтому на поставщика продуктов Трофима Силантьевича набросились так, как набрасывается стая голодных волков на несчастного заблудившегося ягненка. Но Трофим Силантьевич себя ягненком не чувствовал. Напротив, он чувствовал себя хозяином положения. Благодетелем! Кормильцем! Дарующим жизнь. В лагерь местному повару он привез гречку и пшено, рис и макароны, сухое молоко и тушенку, а вот ребятам продавал печенье и конфеты, сигареты, минералку и пиво, которое, разумеется, прятал от руководителей экспедиции. Вялые после разгульной ночи археологи довольно живо разбирали все, что было у старого фуражира.
Подоспели сюда Курочкин и Кащин.
– А травки нет, Трофим Силантьевич? – спросил первый и стал многозначительно перемигиваться с другими.
– Какой еще травки? – нахмурился старик.
– Ну, сам знаешь, покурить? – лукаво продолжал студент.
– Высечь бы тебя, умник, – погрозил кулаком Трофим Силантьевич. – Плеткой.
– Чего, пошутить нельзя? – развел руками тот. – Я за чаем. Пять пачек.
– Курочкину чаю не давать! – крикнул кто-то. – На него не напасешься! Он чифирить будет!
– Я что, больной? – воспротивился тот. – Я пивко предпочитаю. Про запас я!
Но вопрос о чифире тронул Трофим Силантьевича за живое. Всесильный профессор Турчанинов грозил ему в воображении пальцем.
– Иди крапиву лопай и одуванчики нюхай, – бросил Курочкину старый фуражир. – Чифирь – он не для всякого ума годен! Ты и так хлипкий, тебе с чифирю видения будут.
Но пару пачек продал. Пегая лошадь отмахивалась хвостом от мух и трясла головой. Подвода пустела на глазах. Ребята тащили покупки в обеих руках. Теперь только через неделю жди старика.
– А молоко есть? – спросила подоспевшая Юля. – Трофим Силантьевич?
Старик оглядел юную красотку и сразу потеплел глазами. Красавица с нежным лицом, с веселыми зелеными глазами! Да еще просьба ее тронула.
– Молочка хочешь, красна девица?
– Очень, дедушка! – взмолилась та.
– И побольше, – добавил Чуев, встав за ее спиной. – Ей оздоровиться надобно.
– Всем вам после вчерашнего заезда надобно оздоровиться, – со знанием дела рассмеялся старик. – Будет тебе молочко, милая, для тебя припас! – кивнул старик и скоро достал две коробки молока.
Юля цедила молоко и наблюдала, как запоздавшие ребята раскупают последние съестные припасы.
– Ты идешь? – спросил Чуев.
– Иди к нашим, я скоро буду.
– Чего надумала, Белоснежка?
– Да ничего, ты иди, иди.
– Ладно, – ответил тот и ушел.
Юля попутно выглядывала и своего вчерашнего кавалера, но его точно и не было вовсе. Куда он делся? Она вспоминала их нежные объятия, едва скрывала улыбку и, кажется, краснела. Потом Юля обошла повозку, погладила пегую кобылку по щеке. Лошадь посмотрела на нее карими и пронзительно блестящими глазами и добродушно тряхнула головой. Чудо, а не лошадка! Только замученная совсем. Юля вновь обошла телегу и едва лоб в лоб не врезалась в своего ночного друга.
– Ой! – вскрикнула она и, уставившись на молодого человека, засмеялась. – Привет.
– Привет, – кивнул он. – Мне сказали, что тебя здесь видели.
– Не соврали. Ты как, Гоша? Головка бобо?
– Головка бобо. Но я не Гоша. – Молодой человек отрицательно покачал головой.
– Нет?!
– Нет.
Юля заново оглядела его: он был высоким, сухощавым, плечистым. Темно-русым. С открытым лицом, большими голубыми глазами.
– Вот я наклюкалась…
– Точно.
Прижав к груди ополовиненную коробку молока, Юля повинно кивнула:
– Прости, Гарик, ради бога прости.
– И не Гарик я. Вчера раз десять тебе сказал. Не помнишь? – вздохнул он.
– Не-а. А кто ты? Леопольд? – жалостливо улыбнулась Юля.
– Я – Георгий.
– Точно! – Она даже ладонью хлопнула его по груди. А потом саданула легонько себя по лбу. – Георгий! Ну как я могла забыть? Гордое имя. Победоносец. А фамилия?
– Малышев.
– Точно, – кивнула Юля. – Ну, это хорошо, что фамилия не соответствует образу и фактуре. А то было бы чересчур. Молока хочешь? – и она протянула Георгию коробку.